Достоевский о Европе и славянстве

Главные идеи и направления в Западной Европе опосредованно или напрямую находятся в явной зависимости от римокатолической идеи. Эта идея невидимо в них присутствует, как душа в теле, и так же, как душа, сильна. Какими бы путями ни продвигалась мысль европейского человека, она вольно или невольно созидает все на человеке, как на фундаменте, и избегает Богочеловека и Его Евангелие. Все проникнуто стремлением к непогрешимости и самодостаточности человеческой личности, или же мы замечаем самозванную непогрешимость и тщеславное самодовольство. На всем лежит печать римокатолицизма. Говоря о римокатолицизме, Достоевский говорит не только о римокатолической религии, но о целокупной римокатолической идее, о судьбе нации, которая сложилась в рамках этой идеи в течение тысячелетия и которой все пронизано. "В этом смысле, — говорит Достоевский, — Франция, например, есть как бы полнейшее воплощение католической идеи в продолжение веков, глава этой идеи, унаследованной, конечно, еще от римлян и в их духе. Эта Франция, даже и потерявшая теперь почти вся всякую религию (иезуиты и атеисты тут все равно, все одно), закрывавшая не раз свои церкви и даже подвергавшая однажды баллотировке собрания Самого Бога, эта Франция, развившая из идей 89 года свой особенный французский социализм, т. е. успокоение и устройство человеческого общества уже без Христа и вне Христа, как хотело, да не сумело устроить его во Христе католичество, — эта самая Франция и в революционерах конвента, и в атеистах своих, и в социалистах своих, и в теперешних коммунарах своих, — все еще в высшей степени есть и продолжает быть нацией католической вполне и всецело, вся зараженная католическим духом и буквой его, провозглашающая устами самых отъявленных атеистов своих: Liberte, Egalite, Fraternite — ou la mort, т. е. точь-в-точь как бы провозгласил это сам папа, если бы только принужден был провозгласить и формулировать liberte, egalite, fraternite католическую — его слогом, его духом, настоящим слогом и духом папы Средних веков. Самый теперешний социализм французский — по-видимому горячий и роковой протест против идеи католической всех измученных и задушенных ею людей и наций, желающих во что бы то ни стало жить и продолжать жить уже без католичества и без богов его, — самый этот протест, начавшийся фактически с конца прошлого столетия (но, в сущности, гораздо раньше), есть не что иное, как лишь вернейшее и неуклонное продолжение католической идеи, самое полное и окончательное завершение ее, роковое ее последствие, выработавшееся веками! Ибо социализм французский есть не что иное, как насильственное [497] единение человека — идея, еще от древнего Рима идущая и потом всецело в католичестве сохранившаяся. Таким образом, идея освобождения духа человеческого от католичества облеклась тут именно в самые тесные формы католические, заимствованные в самом сердце духа его, в букве его, в материализме его, в деспотизме его, в нравственности его" [498].