Только время от времени вместо «и» Теннисон вставлял «но» или «что». Лата не могла поверить, что эти строки написал автор «Мод» и «Вкушающих лотос». Такого расистского самодовольства от своего любимого поэта она не ожидала:
И так далее, и тому подобное.
Ей не пришло в голову, что, поменяйся стороны местами, не менее омерзительные стихи появились бы на персидском и, вероятно, на санскрите по всей зеленой Англии родной[362]
. Она вдруг ощутила гордость за свекра Савиты, принявшего непосредственное участие в выдворении англичан из Индии, и на минуту совершенно забыла про монастырь Святой Софии и «Эмму».В приступе ярости она забыла даже про Киран, которая так и стояла возле таблички памяти бедной Сюзанны Палмер и горько, содрогаясь всем телом, рыдала. На нее косились люди. Лата обняла ее за плечо, но не знала, чем еще можно помочь. Она вывела ее на улицу и усадила на скамейку. Начинало темнеть: им пора было возвращаться домой.
Внешне Киран очень походила на мать, хотя мамину недалекость не унаследовала. Слезы градом бежали по ее лицу, при этом она не могла вымолвить ни слова. Лата безуспешно пыталась понять, что случилось, что ее так расстроило? Неужели смерть той девушки? Да ведь это было давным-давно, почти сто лет назад… Или такое влияние оказывала на Киран сама Резиденция, пропитанная атмосферой отчаяния и тлена? Или дома что-то не ладится? Рядом с ними бегал по траве мальчик. Он запускал оранжево-фиолетового воздушного змея и то и дело косился на девушек.
Дважды Лате показалось, что Киран вот-вот разоткровенничается – или хотя бы извинится за свое поведение. Так и не дождавшись от нее объяснений, она предложила:
– Пойдем домой, уже темнеет.
Киран вздохнула, встала, и они с Латой начали спускаться с холма. Лата запела себе под нос рагу «Марва», которую любила всей душой. Возле самого дома Киран наконец пришла в себя и спросила:
– Вы ведь уезжаете завтра вечером, да?
– Да.
– Вот бы мне приехать к вам в Брахмпур! Но, говорят, дом у Савиты маленький, не то что фешенебельный отель моего отца. – Последние слова она произнесла с нескрываемой горечью.
– Конечно приезжай, Киран! Можешь пробыть у нас целую неделю – и даже дольше. У вас ведь учеба начинается на две недели позже – вот и приезжай. Узнаем друг друга получше.
И вновь Киран замолчала – почти виновато. На приглашение Латы она ничего не ответила, даже не поблагодарила.
Лата была очень рада видеть маму. Госпожа Рупа Мера, конечно, отругала девушек за долгую прогулку, но родные упреки пришлись Лате как бальзам на душу.
– Ну, рассказывайте… – начала было госпожа Рупа Мера.
– Ладно, ма. Сначала мы шли по дороге мимо главного здания суда, потом добрались до Резиденции. У подножия стоит обелиск памяти солдат и сипаев, до последнего хранивших верность британцам. Возле обелиска сидели три белки…
– Лата!
– Да?
– Ты ужасно себя ведешь. Я только хотела узнать…
– Ты хотела узнать все, ма.
Госпожа Рупа Мера нахмурилась и обратилась к двоюродной сестре с вопросом:
– Твоя Киран так же себя ведет?
– О нет, – ответила госпожа Сахгал. – Киран у нас паинька. Все благодаря Сахгалу-сахибу. Сахгал-сахиб с ней разговаривает, все обсуждает, дает советы. О лучшем отце и мечтать нельзя! Даже когда клиенты ждут… Но и Лата у тебя хорошая, очень хорошая.
– Нет, – засмеялась Лата, – увы, я плохая. Ма, что же ты будешь делать, когда выдашь меня замуж? Кого будешь отчитывать?
– Тебя и буду, где бы ты ни была.
Тем временем в гостиную вошел господин Сахгал. Он слышал последние слова Латы и, оглаживая бородку, отеческим тоном проговорил:
– Лата, вовсе ты не плохая, уж я-то знаю. Мы все слышали, как замечательно ты сдала сессию, и гордимся тобой. Скоро нам предстоит долгий разговор о твоем будущем.
Киран встала:
– Пойду проведаю Пушкара.
– Сядь, – тем же спокойным голосом приказал ей отец.
Киран побелела и вернулась на место.
Взгляд господина Сахгала блуждал по комнате.
– Поставить пластинку? – предложила его жена.
– Хобби у тебя есть? – спросил господин Сахгал у Латы.
– О да, – ответила за нее госпожа Рупа Мера. – Недавно она начала очень красиво петь классическую музыку. И читает запоем, настоящий книжный червь!
– А вот я люблю фотографировать, – сказал господин Сахгал. – Увлекся этим еще в юности, когда изучал юриспруденцию в Англии.
– Альбомы? – с замиранием сердца произнесла госпожа Сахгал: никак удастся услужить?
– Давай, неси.