Но еще повторяю о томъ, что касается до плода побѣды. Охотникъ, гонящейся за лисицей, не подвергается ли всякимъ усталостямъ, дабы токмо поймать звѣря, которой ни для него ни для собакъ его не годенъ? И во всѣхъ благородныхъ охотахъ, не болѣе ли почитается увеселеніе нежели дичина? И такъ почемужъ могъ я подвергнуться твоему сужденію, а женскій полъ оскорбленіямъ, за мою терпѣливость и неутомимость во всѣхъ благороднѣйшихъ охотахъ, и за то что
Научись отъ своего начальника впредь поступать гораздо съ величайшимъ уваженіемъ съ тѣмъ поломъ, которой составляетъ утѣхи и главное увеселеніе нашего пола. Я опять примусь за перо сего же вечера.
Письмо CLXIV.
Ты справедливо меня почитаешь хитрѣйшимъ изъ всѣхъ человѣковъ. Сіе то составляетъ мое тщеславіе, и я чистосердечно тебя за оное благодарю. Я познаю въ тебѣ весьма хорошаго судію. И такъ моя гордость толико тѣмъ возвышается, что я почитаю себя обязаннымъ заслужить отъ тебя почтеніе. Впрочемъ, желаешь ли ты, чтобъ я началъ раскаяватся въ смертоубійствѣ прежде, нежели то учинилъ?
,,Добродѣтели и пріятности суть неотлучныя прелѣсти моей Клариссы. Она создана быть украшеніемъ своего вѣка. Весьма хорошо, Белфордъ. Она составитъ оное въ первомъ достоинствѣ,,… Какое жестокое тщеславіе, другъ мой, естьли то не справедливо, что первое достоинство бываетъ всегда цѣною первой заслуги? Достоинство, первое достоинство, какія пустяки! Ты меня знаешь, и можешь такъ обманываться? Мнѣ долженствуетъ носить руно {Руно похищенное Язономъ, орденъ Бургонской.} поелику я оное пріобрѣлъ. И такъ поправь впредь свой штиль, и называй Клариссу украшеніемъ благополучнѣйшаго человѣка и славнѣйшаго вселенной завоевателя.
Естьли же она меня любитъ, какъ ты то себѣ воображаешь; то я не столько въ томъ увѣренъ, какъ ты. Ея на договорахъ основанныя предложенія, дабы отъ меня отрѣчся, и осторожности, побуждаютъ меня счесть за право спросить, какое достоинство надѣется она имѣть въ глазахъ такого человѣка, которой ее побѣдилъ въ досаду ея самой, и которой взялъ ее въ плѣнъ, въ устроенномъ сраженіи, и по упорной битвѣ?
Что касается до заключенія, дѣлаемое тобою изъ ея взоровъ; то я тебя увѣряю, что конечно они тебѣ ничего не изъявили о ея сердцѣ, естьли ты себѣ воображаешь, что любовь имѣетъ хотя нѣкое въ томъ участіе. Я наблюдалъ ея взгляды, такъ какъ и ты, и яснѣе усмотрѣлъ, что они изражали токмо презрѣніе ко мнѣ и ко всему обществу, въ которое я ее привелъ. Нетерпѣливость, съ коею она желала удалиться, не взирая на всѣ усильныя наши прозьбы, долженствуетъ тебя убѣдить, что ничего нѣжнаго ея сердце не ощущало; а сердце ея ни когда глазами ея не было измѣняемо.
Она вся такъ сказать,
Я нимало не сомнѣваюсь, какъ ты говоришь, чтобъ адъ не радовался ея паденію. Но я надѣюсь, что всегда могу сочетаться съ нею законнымъ бракомъ, когда пожелаю; и естьли окажу ей таковую справедливость, то не буду ли имѣть право требовать отъ нее благодарности? Не уже ли она не почитаетъ себя нимало мнѣ обязанною, прежде, пока меня обяжетъ? Далѣе же, естьли должно тебѣ сказать; то совершенно не возможно, чтобъ нравы такой дѣвицы, какъ она, получили когда либо столь великое поврежденіе, какъ нравы многихъ прочихъ, которыхъ ты и подвластные тебѣ товарищи ввергнули въ погибель, и которыя теперь служатъ адскими извергами въ разныхъ мѣсстахъ города. Возьми сіе разсужденіе на свой щетъ, Белфордъ.
Вы можетъ быть отвѣчать мнѣ будете, что между всѣми предмѣтами вашихъ обольщеній не находится ни одного подобнаго величествомъ, достоинствомъ моей Клариссѣ.
Но я спрашиваю, не принято ли сіе за основательное правило въ нашемъ обществѣ, что чѣмъ болѣе имѣетъ женщина достоинства, тѣмъ болѣе пріобрѣтается славы въ побѣдѣ? Бѣдная дѣвушка, на примѣръ, сельская моя красавица, не имѣющая подпоры ни въ своей породѣ ни въ воспитаніи, ниже помощи отъ естественныхъ своихъ разсужденій, должна быть уважена по своей слабости и незнанію; но вы вообще признаться можете, что гораздо мужественнѣе напасть на льва нежели на овечку. Я подражаю орламъ. Они всегда нападаютъ на самыя благородныя добычи.
Никогда не слыхано, чтобъ орелъ нападалъ на воробья. Весьма худое дѣло, въ такомъ случаѣ, которой меня ободряетъ, состоитъ въ томъ, что по моемъ торжествѣ, я толико буду увѣнчанъ славою, что ничто болѣе не будетъ въ состояніи тронуть моего честолюбія. Всякое другое предпріятіе любви будетъ мною презрѣно. Я толико же буду злощастенъ моими размышленіями о побѣдѣ, сколько и Донъ Жуанъ Австрійской своими, по одержаніи славной побѣды при Лепантѣ, когда онъ жаловался, что никакой изъ будущихъ его подвиговъ не можетъ сравнятся съ первыми начатками его славы.