Читаем Достопамятные деяния и изречения полностью

7.5. И Луций Петроний достоин похвалы в данном случае. Доверившись культу дружбы, он заслужил равную славу. Рожденный в семье низкого сословия, он затем достиг звания всадника и, благодаря Публию Целию, добился значительных успехов в военной службе. Но Судьба пожелала, чтобы свой благородный дух он выказал не в счастливой жизни, но в жестоких обстоятельствах. Консул Октавий поставил Целия во главе Плацентии.

Когда город был захвачен войсками Цинны, Целий, уже старый и больной человек, чтобы избегнуть плена, припал, прося о помощи, к правой руке Петрония, чтобы тот помог ему уйти из жизни. Петроний тщетно убеждал его отказаться от этого намерения, но в конечном итоге, поскольку тот настаивал, убил его, а потом к его телу добавил собственное, ибо не смог пережить смерть человека, которому был обязан каждой ступенью своего восхождения. Вот так к общему концу одного привело чувство стыда, а другого — благочестие.[334]

7.6. С Петронием можно сравнить и Сервия Теренция, хотя судьба и не дала ему возможности умереть за друга так, как он того хотел. Его следует судить по его намерению, но не по провалу, ибо он сделал все, от него зависящее, чтобы погибнуть самому и чтобы Децим Брут избежал смертельной опасности. Спасаясь бегством из Мутины, Брут узнал, что Антоний послал всадников убить его. Он попытался укрыться в темном месте, спасаясь от возмездия, но был настигнут. Тогда Теренций прикинулся Брутом и, верный своей лжи, подставил себя под удар всадников. Однако Фурий, поклявшийся отомстить Бруту, узнал Теренция, так что он не смог своей смертью воспрепятствовать наказанию друга. Так вот, по прихоти Фортуны, он выжил.[335]

7.7. От этого устрашающего и тяжелого лика дружбы перейдем теперь к радостному и безмятежному. Вспомним те виды дружбы — со слезами, стенаниями, убийствами — и поместим ее теперь в места, более подходящие для счастья, — благоприятные, честные, изобилующие яркими подвигами. Выведем дружбу из темных святилищ и обратимся к Дециму Лелию[336] и Марку Агриппе, которые их верными душами и ведомые добрыми предсказаниями, пусть станут вашими друзьями, один — величайший из людей, другой — величайший из богов. И чем, следуя за ними, выставлять на обозрение царственные примеры настоящей преданности, давайте лучше насаждать законы дружбы более счастливо и с большим религиозным рвением и выведем их на свет как счастливое сообщество друзей: с их преисполненными постоянства душами, с усердными общественными обязанностями, с непобедимым спокойствием, заботой о благочестии, а также о достоинстве и благополучии друзей и о тех самых насыщенных плодах, которые пожнет их возраст.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀


⠀⠀ ⠀⠀

Внешние примеры

⠀⠀ ⠀⠀


Внешний пример 1.

Мой разум останавливается на домашнем, но сияние римского Города заставляет меня обратиться к знаменательным деяниям внешнего мира. Дамон и Финтий, только что посвященные в мудрость Пифагора, были связаны друг с другом теснейшими узами дружбы. Дионисий Сиракузский пожелал одного из них казнить, но согласился предоставить ему время, чтобы уладить семейные дела. Если он не вернется вовремя, второй погибнет. Голова одного уже была под мечом, а второй, который мог спасти себе жизнь, и свою голову положил под тот же меч. И вот все, и прежде всего Дионисий, ожидают развязки этой сомнительной истории. Когда же пришел назначенный день и отсутствующий все еще не появился, решили, что он отверг своего глупого друга, но тот заявил, что совершенно не опасается за дружескую твердость. И когда уже настал назначенный Дионисием момент времени, второй неожиданно явился. К изумлению обоих Дионисий отменил казнь и более того, попросил их принять его в их дружеское сообщество, пообещав свято соблюдать свое третье место с благоговением. Разве это не сила дружбы? Она может внушить презрение к смерти, обратить жестокость в прощение, ненависть в любовь, наказание уравновесить благодеянием. К ней следует относиться с тем же почтением, что и к культу богов: в последнем — благо общества, в первой — частное благо. Богам посвящаются храмы, а дружбе — преданные сердца людей, подобные святилищам, исполненным святости духа.[337]


⠀⠀ ⠀⠀

Внешний пример 2.

И царь Александр ощутил то же самое. Овладев лагерем Дария, он в сопровождении своего верного Гефестиона явился туда, чтобы утешить тех, кто там находился.[338] При его появлении мать Дария пришла в себя, подняла голову и с уважением приветствовала Гефестиона по персидскому обычаю, поскольку приняла его за Александра из-за его высокого роста и важной осанки. Убедившись в ошибке, она, задрожав, стала придумывать слова извинения. «Не надо, — сказал Александр, — беспокоиться об имени: он — тоже Александр». И кого из них мы поздравили бы сначала? Того, кто решил произнести это, или того, кто это услышал? Всемогущий царь, который уже завоевал весь круг земель своими победами или ожиданиями таковых, коротким замечанием сравнял себя со своим товарищем. О, великий дар слова, ценный и для говорящего, и для слушающего!

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?
100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Зимой 1944/45 г. Красной Армии впервые в своей истории пришлось штурмовать крупный европейский город с миллионным населением — Будапешт.Этот штурм стал одним из самых продолжительных и кровопролитных сражений Второй мировой войны. Битва за венгерскую столицу, в результате которой из войны был выбит последний союзник Гитлера, длилась почти столько же, сколько бои в Сталинграде, а потери Красной Армии под Будапештом сопоставимы с потерями в Берлинской операции.С момента появления наших танков на окраинах венгерской столицы до завершения уличных боев прошло 102 дня. Для сравнения — Берлин был взят за две недели, а Вена — всего за шесть суток.Ожесточение боев и потери сторон при штурме Будапешта были так велики, что западные историки называют эту операцию «Сталинградом на берегах Дуная».Новая книга Андрея Васильченко — подробная хроника сражения, глубокий анализ соотношения сил и хода боевых действий. Впервые в отечественной литературе кровавый ад Будапешта, ставшего ареной беспощадной битвы на уничтожение, показан не только с советской стороны, но и со стороны противника.

Андрей Вячеславович Васильченко

История / Образование и наука