Достоверное описание жизни и превращений NAUTILUSa из POMPILIUSa

Однако с приходом Могилевского не все было ясно: его в то время постоянно брал в группу Пантыкин, стать «Урфин Джюсом» считалось великой привилегией; понимал это Леха, понимали и Слава с Димой. Но в «Урфине» дела шли к почетной кончине, скандал случался за скандалом, и после каждого Пантыкин с малопонятной стабильностью, хотя и без особых оснований, Могилевского обратно выгонял. А потом опять брал… От урфинджюсовской кадровой суеты Могилевский к июню, то есть к первому фестивалю рок-клуба, совершенно запутался. Наусы ждали. На фестивале взорвалась последняя бомба: «Урфин Джюс» выползал на сцену тяжело, с очевидным намерением провалиться, что успешно и сотворил на глазах многочисленной публики. Дело было не в Лехе, а в метафизике, но и он в тот день постарался, как раз к концерту пьян был до полной невменяемости. Его спешно мыли, прогуливали, материли, после чего выгнали на сцену. Ну Леха и наиграл…

«И меня выгнали из „Урфин Джюса“, я ушел заплаканный совершенно. Славка меня обхватил, сказал: „Не плачь, завтра реабилитируешься.“ А на следующий день — полная победа. И Славка оставил меня при „Наутилусе“». (Из интервью А.Могилевского.)

Забавно, но обстоятельства инцидента еще долго вызывали в Свердловске подозрения, поскольку чьей-то доброжелательной рукой Леха как раз перед концертом уведен был на берег реки Исети, а там уже при участии того же доброжелателя доведен до кондиции. Возникли сомнения, а не задумано ли мероприятие и не осуществлено ли именно Бутусовым, ибо Славу в тот момент никто не видел. Мало кто знает, что деяние это на самом деле совершил Белкин, урфиновский гитарист, просто признаться у него духу не хватило. Так или иначе, Могилевский стал четвертым из «Нау», и это было хорошо.

Теперь к вопросу «о бананах и маечках». Весь посленевидимковский период в манере одеваться и поведении на сцене Слава с Димой все еще пытались отыграть образ, созданный в студенческие времена «Группой из Промобщаги», то есть всячески кривляться, извиваться, в чем были они со своей худобой и странной пластикой более чем забавны, но, к примеру, с суровым текстом «Князя тишины», написанным венгерским поэтом-символистом Эндре Ади в начале века и непонятно как попавшим к Бутусову, ужимки и прыжки явно не вязались. А с последующим репертуаром кривляться становилось и вовсе странно. Клоунада, каковой они по сути и занимались, все больше противоречила песням, которые еще в материале «Невидимки» уже с натяжкой можно было отнести к «ерническим», а с каждой новой работой «Нау» все дальше уклонялся в сторону, с клоунством несовместимую.

3. Лето, фестиваль и «Разлука»

Последняя отчаянная попытка зацепиться за цирковую тенденцию была предпринята на Первом свердловском рок-фестивале, 20 июня 86 года, попытка масштабная и во многом интересная. Были подключены архитектурные друзья, раскрашена и разукрашена вся сцена, перед началом выступления занавес закрыли, по авансцене бродили люди в странных костюмах, зал волновался. Пронесли плакат «Добро пожаловать!» — и опять унесли… В зале посвистывали, на местах Агап с Шахриным затянули «Светит месяц, светит ясный…» Песню подхватили, попели, публика сама занималась «предконцертной подготовкой.» После некоторых мытарств занавес разъехался, на сцену сквозь растянутую бумагу «вломились» Бубу и Уму, расписанные под коверных, в бодренькой раскраски костюмчиках. За музыкантами выписывали странные «па» Корнет и Терри, два толстячка, старинные архитектурные приятели. И поехало…

Концерты проходят в ДК им. Свердлова, аппаратуру везли со всей области, времени на репетиции и настройку катастрофически не хватало — использовались даже ночные часы. НП выступал в дневном концерте третьего дня.

Во время фестиваля помимо собственной программы Слава и Дима аккомпанировали Насте, играли в составе группы Егора Белкина (где Умецкий был бас-гитаристом, а Бутусов — бэк-вокалистом и … танцором), участвовали в хеви-металлическом «Стэпе».

«Среди остальных участников фестиваля NP выделялся своим единством: они едва ли не вдесетяром вылезали, — падывали, — карабкивались из витиного „Жигуленка“. Общество их напоминало яркую движущуюся модель какой-нибудь молекулы, где все сверкало и кружилось: глаза и улыбки, клипсы и пряжки на туфлях, медь саксофона и накладки на гитарах…» (воспоминания Александра Калужского)

Под звуки очередного прощания с Америкой, наусы стали пускать в зал бумажные самолетики, на сцену взбегали рокеры, в финале собрался сборный хор музыкантов рок-клуба, он и пел «Гуд бай, Америка, о-о-о!..» Был почти триумф, было ощущение рок-н-ролльного братства, но все равно ребята уходили с концерта какие-то нервные. Больше в клоунском виде «Нау» на сцене не показывался. Следующий их концерт состоялся пятого сентября того же 86 года, и впервые перед публикой появились малоподвижные фигуры в псевдовоенной, псевдогусарской, псевдоорденоносной униформе.