Достучаться до тебя

Через некоторое время мы вернулись на кухню, и Берни попыталась сварить себе кофе, но у нее сильно дрожали руки.

– Сядь, Берни, я сама все приготовлю, – сказала я.

Бернадетт тяжело опустилась на стул и наблюдала, как я перемалываю зерна в старой, потертой кофемолке с треснутым верхом и ящичком, в который ссыпался молотый кофе. Мне очень нравилось выдвигать ящичек и вдыхать запах таинственного темно-коричневого порошка, но я терпеть не могла горький вкус готового кофе, предпочитая мамин сладкий чай. Бернадетт каждый день выпивала пять чашек кофе – три чашки утром, одну после обеда и одну в пять часов – время, которое она называла коктейльным.

– Это дьявольский напиток, Хайди, – однажды сказала она. – Один глоток, и ты пропал.

– Но ты же не пропала, – заметила я.

– Это правда, но я раб зерна, Хайди. Настоящий раб.

Пока мы ждали, когда закипит вода, я села за стол напротив нее.

Берни, глядя мне в глаза, сказала:

– Обещаю, Хайди, мы не сдадимся. Будем и дальше добиваться ответа из Хиллтоп-Хоума. Писать и звонить им, пока кто-нибудь нам не ответит. Обещаю.

Но я в глубине души знала, что из этого ничего не выйдет. Трумэн Хилл явно намеревался оставить нас с носом.

Когда я снова взглянула на Берни, все еще бледную после того единственного шага наружу, я уже знала, что есть только один выход.

– Бернадетт, мне нужно поехать в Либерти, – заявила я.

– Тебе? Одной? – спросила она, не веря своим ушам. – Это исключено. Ты еще ребенок.

– Я не ребенок, мне уже двенадцать. Я давно уже хожу на улицу одна.

– Но не в Нью-Йорк же!

– Я могу туда полететь, – сказала я.

– Ты что, с ума сошла?

– Люди летают на самолетах, Берни. Все самолеты, что мы слышим каждый день, битком набиты людьми.

– Другими людьми, незнакомыми. Ты так не можешь, ты не похожа на них, – взволнованно проговорила она.

– Нет, Берни, я не похожа на тебя, – громко сказала я. – Это вы с мамой похожи.

Ее щеки вспыхнули, а спина окаменела.

– Я скорее отрежу себе ногу, чем позволю тебе сесть в самолет, – заявила она.

– Тогда я поеду на автобусе – так даже дешевле.

– На автобусе или на самолете – не важно. Никуда ты не поедешь, – отчеканила она. – Конец разговора.

Берни была той еще упрямицей – упрямство было у нее в крови, как белые полоски на спине скунса. Она научила меня почти всему, что я знала. Но сейчас я знала кое-что, чего не знала Берни: я поеду в Либерти.

Глава 8. Еще

Я ничего не сказала Берни о своем плане. Мы обе уже приняли решение касательно моей поездки в Либерти, и я не видела смысла обсуждать это снова. Кроме того, она все время занималась мамой, у которой теперь каждый день болела голова. Я могла бы рассказать Зандеру, но он не попадался мне на глаза после случая с Берни.

Позвонив в «Грейхаунд»[6] из телефона-автомата, я узнала две важные вещи. Во-первых, билет до Либерти и обратно стоил 313 долларов. Во-вторых, путешествовать по стране самостоятельно можно только с пятнадцати лет. Как я уже сказала, я была высокой для своего возраста, но разница между девочкой двенадцати и пятнадцати лет довольно заметна, особенно если хорошо присматриваться.

Достать деньги было просто. Я выиграла их в автомате на автобусной станции в центре Рино. Автоматы в «Садси Дадс» принимали только монеты в пять центов, и я решила найти другой автомат, который бы принимал четвертаки, чтобы получилось меньше мелочи.

К счастью, мой дар простирался за пределы «Садси Дадс», в чем я до этого не была уверена. Я знала, что 313 долларов в монетах в двадцать пять центов будут весить довольно много, так что решила поискать автомат прямо на автобусной станции – так мне не пришлось бы далеко тащить эти деньги. Я доехала на станцию на пятом автобусе, потом сама соорудила на голове кренделек и накрасила губы красной помадой Бернадетт перед треснувшим зеркалом в туалете станции. Вблизи вид у меня был не очень убедительный, но я уже хорошо овладела мастерством не привлекать внимания.

Мне понадобилось чуть больше получаса, чтобы выиграть необходимую сумму в автомате, стоявшем у закусочной под названием «Неземные хот-доги Томми Бана». У меня чуть не остановилось сердце, когда монеты лавиной посыпались в подставленное ведро. Они были такими большими и так громко звенели по сравнению с монетами в пять центов, к которым я привыкла в «Садси Дадс». Было раннее утро, и на пустой станции никто не обратил на меня внимания. Я села на корточки рядом с автоматом и пересчитала свой выигрыш. Тысяча двести пятьдесят шесть монет по двадцать пять центов. На доллар больше, чем нужно.

По пути на станцию я зашла в банк Берни и захватила мешочки для монет. Мне пришлось долго пересчитывать все монеты, чтобы завернуть их в бумагу, по десять долларов в каждый сверток. Закончив, я сложила их в большую холщовую дорожную сумку, которую нашла в одном из шкафов, разобранных мною на прошлой неделе по просьбе Берни.