Достучаться до тебя

Я оказалась не самым благоухающим ребенком на свете, так что Бернадетт наполнила кухонную раковину теплой водой и выкупала меня. Конечно же у нее не было подгузников, так что она соорудила один из кухонного полотенца и пары кусочков скотча. Она приготовила молочную смесь, держа меня на руках, а затем отнесла к маме и вложила в ее подготовленные для этого руки. Мама покормила меня из бутылочки – я сосала молоко так торопливо, что Бернадетт боялась, что я захлебнусь. Затем я крепко заснула, а мама, не говоря ни слова, встала и вышла из квартиры, закрыв за собой дверь. Берни проследила в дверной глазок, как мама отнесла меня в нашу квартиру дальше по коридору.

Берни говорила, что весь день волновалась за нас, но не могла подойти к нашей двери из-за агорафобии. Она чуть не умерла от беспокойства, зная, что мы совсем рядом, но она не может нам помочь. Несколько раз она приоткрывала входную дверь и звала нас, безуспешно надеясь, что мама услышит ее и откроет дверь. Часами она расхаживала взад и вперед по квартире, пытаясь придумать, что делать.

Она хотела позвонить в полицию, но боялась, что они плохо обойдутся с нами. Берни не доверяла никому из внешнего мира. Она думала попытаться добраться до нашей двери ползком, но знала, что ей это не под силу. И тогда Берни вспомнила о старой двери, которую как-то видела в платяном шкафу у себя в прихожей. Она подбежала к шкафу, расчистила две верхние полки и выдернула их из пазов, чтобы подобраться поближе к задней стенке. Затем приложила ухо к двери и услышала, как я плачу с другой стороны!

На двери не было ручки, но она не была заколочена, так что Берни нашла отвертку и вставила ее на место ручки. Она повернула отвертку несколько раз, и дверь открылась, «как банка с огурцами». Я лежала на подушке посреди кухни, в том же мокром полотенце, и, изо всех сил сжимая кулачки, ревела во весь голос. Мама спала рядом в своем плаще, свернувшись калачиком.

С тех пор Бернадетт всегда приходила к нам через эту дверь. Она научила маму греть мои бутылочки и проверять воду для купания локтем, чтобы она была правильной температуры. Все, чему Бернадетт не могла научить маму, она делала сама. Она читала мне, пела мне песенки. Научила меня читать и писать. Бернадетт говорила, что я родилась удачливой, но я думаю, что мое везение началось в тот день, когда она нашла ту дверь, а потом и нас с мамой на кухонном полу.

Глава 4. Сооф

Бернадетт говорила, что наша квартира была почти пустой, когда она впервые туда пришла. Несколько предметов разномастной мебели, немного одежды в шкафу, кое-что из посуды на кухне, детские вещи и пачка жевательного мармелада – вот и все. Она попыталась отыскать какое-нибудь имя – на конверте или в адресной книге, в сумочке или кошельке, но безуспешно. По ее словам, мы с мамой словно свалились с неба.

Не знаю, была ли Бернадетт бережливой от природы или стала такой со временем, но она никогда ничего не выбрасывала. Пока я не выросла настолько, чтобы самой выносить мусор, все, что нельзя было протолкнуть в мусоропровод или измельчить и спустить в унитаз, оставалось в квартире. Мебели у Бернадетт было так много, что ее с лихвой хватило бы на то, чтобы обставить несколько квартир. Многое в нашем доме было кое-как залатано и держалось на клейкой ленте, но, по словам Бернадетт, незачем было выбрасывать то, что было в П.П. – полном порядке.

После того как Берни нашла нас, она задала маме много вопросов, но быстро поняла, что, даже если мама и знала, о чем ее спрашивают, у нее не хватало слов, чтобы ответить. Все, что Берни смогла выпытать у мамы, были наши имена – Хайди и Сууф ИЯ. Так, по словам мамы, ее звали.

Берни ей не поверила и спрашивала ее снова и снова, но ответ был всегда один. Сууф ИЯ. Мама не умела читать или писать свое имя, так что Берни пришлось самой решить, как оно пишется.

– Каждый заслуживает, чтобы у него были имя и фамилия, а еще лучше, если между ними можно втиснуть инициал, – говорила она.

Так маму стали звать Сууф И. Я, а ее фамилия, Я, хотя и довольно странная, стала и моей.

Когда мне исполнилось пять – возраст, в котором дети обычно начинают дошкольное образование, – я осталась дома.

Бернадетт решила заниматься со мной сама. Я никогда не спрашивала, почему не хожу в школу с остальными пятилетками, потому что не знала об их существовании. Я не знала ни других пятилеток, ни вообще других детей. Не считая Зандера.

Имя Зандер было уменьшительным от Александра. Он был на пять лет старше меня и довольно толстым. Бернадетт говорила, что нехорошо называть людей толстыми, даже если это правда, но, учитывая, как он назвал меня, когда я впервые его встретила, мне было ни чуточки не стыдно. Случилось это, когда я выносила мусор.

– Что значит «тормоз»? – спросила я Бернадетт, когда вернулась домой.

– Тормоз происходит от тюркского turmaz – подкладка для колес арбы, и в современном языке значит «устройство для замедления или остановки машины», – пояснила она.

– Да, но что это значит, когда тебя кто-то так называет? – спросила я.