Доступ

Гриша хлопнул по столу. – Да ничего, помаленьку. Тоже сегодня работал. Опять цены прыгают, ещё и перекуп новый явился! Уже пару гитар из-под носа увёл. Появился тут некий…

Он был самозанятый композитор и музыкант, но главный его доход составляла перепродажа всяческой музыкальной утвари. И предвещая скепсис читателя, отвечу, что занимался он этим с редкой честностью и крайней щепетильностью, имея навык починки сложного оборудования. Да и композитор был не абы какой, не битмейкер, не репер и даже ничего такого. Говорян имел классическую фортепианную выучку. Так что ему было что поведать, но пока он продолжал рассказывать в углу закричали «Гол!» и Гриша отвлёкся на экран.

Тем временем Капканов перехватил и, сделав свой ход, сообщил фельетон: «в юридической сфере без изменений». Он был конторский юрист, а не писатель, как могло показаться. Глаза его пуще потускнели, пока уста произносили: «Знаешь почему все юристы лысые? Потому что рвут волосы от наших законов». Но тут его увлёк стакан, требовавший чуткого к себе внимания. И дальше, как в групповой терапии вступил Среднявский:

– А я продажи в этом месяце сделал, бухгалтерию отчитал, теперь на чилле.

– Красавец, – улыбнулся Орзибек, одним движением расстегнув пиджак, и повесив его на спинку стула, – Как на новой фирме по бабкам? Запар много?

– Да также плюс минус. Продавцы молодые, но вроде смирные. А я как отвечал за всё, так и отвечаю.

И Среднявский что-то ещё сказал о товарах и брендах, которых не хватает, ведь он был управляющим кальянного магазина. И что-то ещё про новые табаки. Но Музин не слушал, а думал, чтобы такого ответить Орзибеку, когда тот спросит. Но тот отчего-то не спросил. Кажется, Бориса Орзибек тоже недолюбливал и прямо не притворялся. Ему хватало притворства на работе.

Тут Олег совершил загнутую странность. Оглядев свой пустой бокал, он некстати ощутил обиду, какая бывает, когда понял, что выпил всё быстрее друзей, и кажется будто тебя бросили в беде, будто не солидарны, и ещё всякие странности лезут в голову. Тогда случается форсируешь события, подгоняешь. Поэтому он махнул подавальщице, и та кивнула, не подойдя; знала, что пьет постоянник, и на условный сигнал быстро принесла нужный объем. С юридической деловитостью Олег прервал беседу и возгласил:

– Как говорил Платон, алкоголь приумножает то, что уже есть в человеке. Давайте приумножим!

Капканов любил обращаться к словам мудрецов, которых считал великими. И вот его бокал устремился вверх и раздался будто звон хрусталя. А дальше такое началось.

Как я говорил, старые друзья живут воспоминаниями, но костёр этот нужно ещё разжечь. А потому со всех сторон налетели реплики:

«А помните, как Гриша блевал?»

«У меня до сих пор звук в ушах стоит!»

«А как Олег в туалете закрылся?»

«А как Орзибек к девчонке ездил и…»

И тут взволновалось море юношества, какое есть у тех, кто долгое время был связан канатом студенческой жизни. Бытовые истории смешивались с глубоко личными, трагедии перетекали в комедии и обратно. Музин уже не слушал, ибо выучил все истории за год, и знал, что если товарищи соберутся вновь, то им непременно нужно подбросить в костёр дровишек и подождать пока разгорится. Будто бы каждый раз в чём-то нужно убеждаться человеку, чтобы вновь назвать кого-то другом и перейти к откровенности.

И если бы не явилась закуска, по традиции щедро оплаченная Орзибеком, Борису не нашлось бы занятий. Он, конечно, делал вид, что ему интересно, но пока друзья хохотали больше смотрел в тарелку.

Близился конец ностальгии, признаком было то как Капканов, оглядывая друзей, резюмировал какую-то длинную историю: «Всегда уважал Гришу за то, что не пошел дальше по вышке! Получил диплом, понял, что не для него, и нашел свой путь! Начал инструменты чинить, сам всему научился! Не побоялся играть и был ближе к музыке. А я что? Ещё два года потратил, потом в науку, потом в кантору – нигде не интересно. Всё эти бумажки!

– Ну не только ты дальше пошёл, – прошипел Среднявский, – мне вот тоже этот менеджмент не сильно помог, хотя бухучёт…

Так постепенно они подобрались к настоящему. И через что-то, такое отвлеченное вышли вдруг на то, что пиво совершенно закончилось. Сообразили большой заказ, и Гриша угостил Музина, как это уже не раз бывало, выразив ему своё почтение. Польщенный художник принял скромный кубок, а Гриша вопросил его о творческих планах и новых работах.

Друзья как бы вернулись к художнику, а тот глотнув для храбрости пошёл по заученному: – Я чудно устроился, отверг все мысли и нырнул в nihil. – Музин иногда ввертывал латынь. – Приятно работать в своём темпе, когда уже достиг собственных целей, и не душат желание славы и прочие шалости.

Из колонок полилась слабая современная музыка, а в желтом воздухе повисло молчание. Все за столом с интересом внимали.

– Пишу теперь осмысленнее, – продолжал художник, запнувшись, – да и преподавание на некоторые мысли знаете ли наталкивает.

– Когда учишь других, сам учишься многому, цитата… – встрял Капканов.