В те редкие минуты, когда мы разговаривали нормально, без взаимных подколок и упреков, он рассказывал мне про свой дом и природу родной планеты, где успел побывать, расспрашивал о Земле. Не сговариваясь, мы избегали тем обучения и нашего будущего. Но вечно так продолжаться не могло. Время бежало неумолимо. Через несколько дней уже должны были начать возвращаться старшие курсы. А я все никак не могла собраться с духом и поговорить с родителями о своем происхождении. Генетический анализ показал, что я не модификант. Но в моей крови все равно присутствовали нанокриты. Откуда — загадка даже для медиков. Через две недели ожидали возвращения из экспедиции главного генетика Академии. Он должен был осмотреть меня, изучить мои анализы и вынести свой вердикт. Но мне почему-то казалось, что главный генетик не сумеет приоткрыть завесу тайны моего рождения. Что для этого нужно говорить с родителями. А я только раз отправила им сухое текстовое сообщение, что меня приняли на обучение, но я вынуждена остаться в Академии, так как мне необходимо подтянуть физическую форму тела. Мама писала мне по нескольку сообщений в день. Но я малодушно не отвечала на них, скупо отговариваясь тем, что не могу открывать сообщения в тот момент, когда вишу на турнике или нахожусь в тренажере. Я врала. И совесть, чем дальше, тем больней жалила меня за это. В конце концов, в самый последний выходной день в одиночестве, я решилась поговорить с родителями по галанету.
Для Земли видеосвязь по галанету все еще оставалась дорогим удовольствием. А потому, чтобы не тратить драгоценные кредиты зря, ожидая, пока родители найдут друг друга и сядут перед терминалом, я отправила запрос с точным временем видеоконференции заранее, с вечера. Тем самым отрезая и себе пути отступления. Лишая себя возможности в последний момент малодушно перенести разговор на другой день.
По времени Лураны связь должна была состояться ранним утром, еще до подъема. Благо, что в новой комнате, в которой я буду теперь проживать до самого выпуска, стоял стационарный терминал для нужд курсантов, имелся выход в галанет и я пока проживала в комнате одна. Можно было не беспокоиться, что помешаю кому-то досматривать сладкий сон. Кстати, совсем не факт, что в будущем у меня появится соседка. На летном отделении, как я уже знала, девушки были редкими гостями, предпочитая профессии попроще и полегче. Вполне вероятно, что я так и останусь в двухместной комнате одна. А для меня одной большого встроенного шкафа, двух столов, двух стульев, двух коек и ванной комнаты, которая здесь именовалась санблоком, было даже много.
Будильник в комме помог не проспать. Я встала, когда за окном только-только начала рассеиваться ночная мгла и предрассветный воздух Лураны, вкусный, как драгоценный коктейль, был настолько холодным, что пробирал до костей. Я высунулась за окно на минутку, чтобы разогнать сонливость и собраться с мыслями, но уже через двадцать секунд продрогла и была вынуждена закрывать окно и бежать под горячий душ. Если заболею — Айминь мне устроит! А про килла не хочу даже вспоминать. Эта язва Вилларс будет отравлять мне жизнь не хуже королевской гадюки, если увидит меня с простудой.
К назначенному времени, соответствовавшему на Земле двум часам пополудни, от нервного напряжения у меня подрагивали руки, а в желудке ледяным комом свернулась пустота. Я в последний раз посмотрела на себя в зеркало: светлые волосы гладко зачесаны и заплетены в косу, лицо бледное, глаза огромные, как бескрайние озера, пуговицы на новом форменном кителе сверкают как звезды. Да, ради придания моменту торжественности и весомости, я нарядилась в новенькую форму курсанта Первой Звездной Академии. А теперь и самой было странно видеть себя в строгом синем кителе со значком ПЗА на груди.
Ровно в назначенное время умная машина послала в ледяную пустоту космоса импульс, и тонкая волосинка цифровой связи соединила две такие разные и такие далекие планеты. У меня на дисплее терминала высветилась до боли знакомая картинка: моя комната в доме на Земле, старый платяной шкаф на заднем фоне и огромный плюшевый медведь на нем сердито смотрит на терминал одним глазом. Второй мишка где-то посеял еще в те времена, когда я только готовилась пойти в школу и понятия не имела, что меня ждет в будущем.
Перед терминалом, плечом к плечу, рядышком сидели родители. Папа в пиджаке от парадного костюма и голубой шелковой сорочке, на которой уже изрядно потерся воротничок. Но отросшие волосы хорошо маскировали этот недостаток. На маме — ее лучшее платье из жемчужно-серого шелка, на груди золотая цепочка и подаренный папой на юбилей скромный кулон в виде сердечка. Оба непривычно серьезные и торжественные. И я вдруг ощутила, как защипало в глазах от не вовремя подступивших слез.
— Доченька, — мама нервно теребила в руках платок и тоже с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать. — Похудела-то как!.. Может, ну ее, эту академию?