Доступная женщина

— Михаил. Я смотрю, техника у вас… Ушла далеко вперёд. Всё — иллюзия… А я-то, дура старая!.. — голос не дрожал, но развернув её лицом к себе он увидел слёзы, проложившие дорожку к подбородку, где они очень даже мило капали вниз… Михаилу что-то сжало сердце — чья-то жестокая волосатая лапа: балбес, оказывается, всё-таки — он.

Мог бы предупредить. Хотя и тут заковыка — и сам не знал!

— Наталья. Прости. Я… Должен был предупредить тебя. Правда, в оправдание могу сказать, что и сам вижу всё это в первый раз… До этого тут всё было куда примитивней!

— Не извиняйся. Я сама виновата. Начиталась …рни этой, — она махнула головой в сторону входа, — вот и захотелось адреналинчику… Уж получила по-полной!

— Хм. Ты, во-всяком случае — реалистка. Расслабься. Дальше пойдёт легче. Там только Американские горки, путешествие на каноэ по джунглям с аллигаторами (подумаешь!..), и старые трюки из фильмов-катастроф… Ну, где всё взрывается и извергается!

По виду Натальи нельзя было сказать, радует её перспектива дальнейших «увеселений», или наоборот. Однако Михаил просто молча ждал — вдруг его дама захочет…

Однако ничего у него не выгорело: похмурившись, и повздыхав, Наталья сказала:

— Поехали. В-смысле, дальше. В кои-то веки меня ещё кто сводит в такое шикарное место. Раз ты говоришь, что легче — значит, легче… Даст Бог, выживу.

Горки оказались ну очень свирепые! Их болтало и крутило вниз головой так, что заходилось сердце, и если б не ремни — они точно десять раз отправились бы или на дно Гранд Каньона, или в пролёт Эйфелевой башни, или в Ниагарский водопад.

Всё это шипело, гремело, гудело и ревело, их обдавало то паром, то — запахом нагретой краски, то брызгами воды, то ветерком прерий… По которым где-то вдалеке двигались фургоны переселенцев, оставляя за колёсами длинные шлейфы этой самой пыли.

Виды то с высоты птичьего полёта, то — словно изнутри (особенно поразил укрупнённый раз в сто внутренний вид термитника со всеми почти живыми обитателями!), заставлял щуриться, и поминутно разевать рот — от перепадов давления закладывало уши.

Наталья теперь не визжала, а только вскрикивала коротко — но уже не от страха, а от восторга! Когда пролетали под морским дном по тоннелю, вокруг которого сновали акулы и касатки, и оказалось потише, заорала ему на ухо:

— Супер! Вау! И почему я, идиотка, не захотела сюда сразу! Прямо дух захватывает!

— Погоди-погоди! В диких джунглях Амазонии ещё красивей!

И точно: в них оказалось ещё красивей, если можно так сказать, и куда экзотичней.

Потому что всё проплывало буквально в двух шагах: можно было потрогать и понюхать (Вот уж точно — Вау!) понравившийся цветок. Или отвести с дороги шершавые коричневые плети лиан, одна из которых вообще оказалась зелёной змеёй — еле успели увернуться! Михаил рефлекторно треснул по метнувшемуся стрелой телу — змея сорвалась бы с лианы, но!.. Но хвост оказался вмонтирован в развилку.

Наталья засмеялась. Правда, на взгляд Михаила, скорее, истерично, чем весело или с облегчением. Потом плюнула прямо в воду:

— Сволочи!.. Опять чуть не… Да нет — купили-таки!

Пролетавшие мимо попугаи всех размеров, разноцветно переливающиеся в лучах кое-где пробивавшегося сквозь плотный полог леса лучиках солнца, весело-беспечные и весьма (на вкус Михаила) гнусно что-то оравшие, смотрелись изумительно! Ну прямо новогодние гирлянды в комплекте с огненными салютами! Наталья вздохнула, взявшись за его руку:

— Гос-споди! Красивые-то какие! Неужели они и в жизни?.. — она замолчала, и желая и не желая услышать от него правду-матку.

Нет, он не будет жесток. Зачем лишать иллюзий, особенно если они прекрасны?

— Да, примерно так они и выглядят. Ну, мы же смотрели в фильме. И в зоопарке.

— Да нет — в зоопарке они были какие-то… блекловатые! И скучные. И вообще не летали — я сейчас даже подумала, что там сидят чучела, взятые откуда-нибудь отсюда!

— Слушай, на тебя трудно угодить. Бедные птички, оторванные от родины, и засунутые в клетки на далёком севере — как, по-твоему, они могут себя чувствовать в такой холодище? Да — для них наши обычные плюс двадцать — лютый мороз. В тропиках-то под тридцать, и ниже двадцати пяти не падает никогда! Правда, там гораздо влажней. Мои знакомые бывали в командировке на Амазонке — строили фабрику переработки водорослей — говорили, жуть! Сам всегда потный, одежда, как ни суши — не просыхает, да ещё малейший укус, или царапина — воспаляется мгновенно, а заживает — месяц. Даже с теперешними лекарствами!

— Ух ты… Вот действительно жуть-то… Но попугаи…

— А вот про них он как раз говорил — все верно: красивые, сволочи! Тут тебе и изумруды, и рубины, сапфиры и опалы! Цвета бесподобные, словом! Правда, орут, как тут точно подметили: гнусно и громко.

Они посмеялись. Пирога в это время проплыла мимо плёса из песка, где нагло развалилась пара крокодилов, подставивших пасти заботам птичек-киви. Те бойко и деловито сновали там, не боясь дюймовых белых клыков, и что-то аккуратно, а иногда — и не очень, выдалбливали из потаённых уголков этих жутковатых хлопалок.