Доступная женщина

Если не удавалось одним способом, в лоб, искал обходные варианты. Но — не сдавался.

Поставив машину у подъезда, он, так же как в первый раз вышел, и, открыв её дверь, предложил руку. Она постаралась не хромать, хотя он видел, чего это ей стоит: прикушенная почти до крови губа и бледное, искажённое гримасой лицо. Хорошо, почти темно. Да и нет никого на улице в такое время — прайм-тайм! Все, кто не работают, и не гуляют на корпоративах, смотрят ящик.

Дома Наталья первым делом скинула кроссовки. А, вот в чём дело: она одела его носки. Наверное, чтобы не натирало. Грамотно. Для дальнего похода.

Впервые она разлепила запёкшиеся губы:

— Прости, взяла без спросу твои носки. Я… Хотела потом отослать их по почте…

Он вдруг почувствовал себя легко, словно только что совершил что-то важное. Да и сердиться на неё как-то сразу перестал. Улыбнулся:

— Я бы не обиделся, даже если б ты оставила их себе — на память. А вот баклажку с водой ты зря не взяла — наверняка жажда мучает. Там, в холодильнике — соки. Только подогрей в микроволновке.

Наталья вдруг разогнула спину, и бросилась ему на грудь, рыдая, как ещё никогда:

— Прости! Прости-прости-прости! Не знаю, что на меня нашло — у меня бывает… Такое чувство, что никому не нужна! Что — пустая, никчёмная кукла, которая и клиента-то толком не может… Прости! Какая же я дура!

Михаил, ничего такого не ожидавший, решился крепко обнять «куклу», и слегка погладить её по грязным, покрывшимся серой коркой пыли, и растрёпанным после целого дня на ветру волосам:

— Ничего. Дура — не самый страшный порок… Зато — красивая.

За это ему дали сильного тычка в грудь, не спеша, впрочем, вырваться из объятий:

— Неправда! Ты… Ты специально так говоришь, чтобы я… Ты издеваешься! Как я могу быть красива — грязная, бледная, уставшая и… и… Глупая!

— Ну и что? Мы тебя помоем, покормим ужином, и положим отдохнуть. Всё это поправимо. Ну, кроме глупости, конечно… Но, как я уже сказал, это компенсируется красотой. — она вскинула на него красные от ветра и слёз растёртые глаза.

Вряд ли она и правда, видит его чётко сквозь текущие слезы, но он постарался улыбаться просто и открыто — без ироничных заламываний брови, или косой ухмылки.

— Ты… Я тебе… И правда, нравлюсь? Ну хоть чуть-чуть?!

— Да. — он говорил так, как чувствовал. Знал, что несмотря на молодость и отсутствие образования, фальшь и ложь она чует за километр, — Нравишься. И даже грязная. И глупая. Есть в тебе что-то… Детское. — он прикусил губу, помолчал, — Цепляет.

Показалось ли ему, или в глубине всё ещё источавших слёзы глаз, что-то мелькнуло? Но — что?! Затаённое торжество? Радость от его слов? Сожаление о глупом поступке?

Вряд ли ему это когда-нибудь узнать. Ведь он не собирался её ни о чём расспрашивать. А сама она… Впрочем, как знать — а вдруг?..

Она мягко отстранилась. Сказала только:

— Прости. И — спасибо. Что не стал звонить в… Чтобы они подобрали меня сами…

Он просто кивнул. Потом сказал:

— Попила бы чего. Хрипишь жутко. Пыли, небось наглоталась.

— Что есть, то есть… Может, и тебе… Сока?

— Пожалуй, давай. Пить хочется. Но, наверное, не так, как тебе.

— Твоя правда. Я — точно, настоящая дура. (Ну, это ты уже знаешь!) Какой хочешь? — она открыла холодильник, и водила пальцем по коробкам в двери.

— Любой.

Она вытащила апельсиновый, и сунула на пару щелчков в микроволновку.

Разлила по стаканам. Первый глоток сделала жадно, даже пролила немного на майку — похоже, не могла удержаться. Михаил вначале присел. И пил маленькими глотками. Она, посмотрев на него, поступила так же, буркнув:

— Точно. А вовремя я вспомнила, что так жажда утоляется лучше!.. — он хмыкнул.

Докончив литровую коробку, она с сожалением глянула на белый айсберг:

— Хочется ещё. Но я знаю, что нельзя — сейчас всё выйдет с потом! Ладно, позже ещё попью. А сейчас… Можно, я схожу помоюсь?

— Конечно. Ужинать потом будешь? — кивок, — Что разогреть? Шашлык или котлеты?

— Давай котлеты. Шашлык сейчас не ужую — сил нет. — она ушла в ванную.

Он подождал.

Услышав звук полившейся из душа воды, неторопливо направился в прихожую. Взял её кроссовки. Внимательно осмотрел. Нет — всё верно. Корка грязи, влажность стельки, и износ подошвы сказали ему, что действительно в них сегодня отмахали километров пятьдесят.

То есть это — не подстава.

Наталья не проехала часть пути на такси, и не прошла остальное уже тогда, когда он мог бы, и должен был заметить её исчезновение.

Значит, его «партнёрша» не расчётливая стерва, как он было в силу хронической подозрительности заподозрил, пытающаяся «привязать» его к себе, а просто…

Просто странная, управляемая какими-то своими, пока неизвестными ему, внутренними порывами… Дурочка.

С его прагматической точки зрения непредсказуемые, нелогичные и не ведущие к какой-то конкретной Цели поступки и были — именно дуростью. Впрочем, «закладывать» Наталью он не собирался. Зачем портить девушке и так, похоже, нелёгкую, жизнь?

Он внутренне усмехнулся: а прикольно было бы, если б к информации на её табличке добавилось: «обладает непреодолимой тягой к долгим пешим прогулкам».