Досужие размышления досужего человека

Многие великие люди жили на чердаках, а некоторые там же и умерли. Как утверждает словарь, чердак – это «место для хранения ненужных вещей», и мир привык хранить там большую часть того, что ему не нужно. Проповедники, художники и поэты, высоколобые мыслители, мужи с горящими глазами, высказывающие истины, которые никто не желает слушать, – вот то, что мир каждый день прячет подальше на своем чердаке. Гайдн вырос на чердаке, а Чаттертон здесь умер от голода. Эдисон и Голдсмит писали в мансардах, с которыми были также хорошо знакомы Фарадей и Де Куинси. Доктор Джонсон не унывал, располагаясь в них на ночлег, и крепко спал – иногда слишком крепко – на поставленных там раскладушках, как и подобает ветерану Фортуны, давно привыкшему к лишениям и равнодушному к удобствам. Диккенс провел на чердаках юность, а Морленд – старость (увы, пьяную и преждевременную старость). Ганс Андерсен, повелитель сказок, придумывал свои истории под покатой крышей мансарды. Своенравный бедняга Коллинз склонял здесь голову на колченогие столы. Педантичный Бенджамин Франклин; упорствующий в своих заблуждениях Ричард Саваж, больше привыкший спать на ступеньках; юный Блумфилд, Роберт Бернс, Хогарт, инженер Уатт – список не имеет конца. С тех пор как жилища поднялись выше двух этажей, мансарда стала колыбелью гениев.

Тот, кто почитает аристократов мысли, не станет стесняться знакомства с чердаками. Их отсыревшие, покрытые пятнами стены освящены памятью о благородных именах. Если бы всю премудрость мира и все художественные творения – все трофеи, добытые у Природы, весь огонь, украденный с небес, – если бы все это можно было собрать вместе и разложить в отдельные груды, чтобы мы могли, например, показать пальцем, что вот эти истины вспыхнули молнией в блестящей гостиной посреди легкого смеха и сияния глаз; а вот эти глубокие знания были выкопаны в тихом кабинете, где бюст Паллады безмятежно взирает на пропахшие кожаными переплетами книжные полки; а вот эта груда с шумных улиц, вон та с цветущего луга – и тогда, точно гора, возвышающаяся над холмиками, выше всех оказалась бы та, посмотрев на которую снизу вверх мы сказали бы: вот это самая благородная груда из всех существующих – эти знаменитые картины и прекрасная музыка, эти звонкие слова, важные мысли, храбрые деяния – все это было выдумано и создано среди нищеты и страданий, в вопиющей убогости городской мансарды. Оттуда, из уединенного гнезда, высоко над беспокойным, мятущимся миром, повелители людей посылали орлов своих мыслей в полет через вечность. Там, где солнечный свет вливался через разбитые окна и падал на прогнивший пол и осыпающиеся стены, там восседающие на величественных тронах, одетые в лохмотья Юпитеры метали молнии и до недавних пор потрясали землю до основания.

О мир! Запихни их всех подальше в чулан! Закрой их на засовы покрепче и поверни ключ бедности в замке! Наглухо завари решетки, и пусть эти герои мучаются до конца жизни в тесной клетке. Пусть голодают, гниют и умирают. Смейся погромче над их отчаянными потугами вырваться на волю – смотри, как они тщетно колотят кулаками в дверь. Проходи мимо них своей дорогой, пыльной и шумной, минуя всеми забытых пленников.

Но будь осторожен, чтобы они не ужалили тебя. Не все из них, подобно легендарному фениксу, сладко поют в агонии – некоторые плюются ядом, и ты должен вдыхать этот яд, хочешь того или не хочешь, ибо можешь связать их по рукам и ногам, но не можешь заткнуть им рот. Ты можешь запереть их, но они пробьют хлипкие решетки и будут кричать с крыш, чтобы люди волей-неволей их услышали. Ты загнал необузданного Руссо в самую убогую мансарду на улице Сен-Жак и насмехался над его гневными воплями. Однако через сотню лет визгливые крики превратились в рев Французской революции, и вся цивилизация до сих пор содрогается от эха его голоса.

Впрочем, лично я люблю чердаки, не в качестве жилья, ибо жить в них неудобно: мне не нравится длина лестниц, по которым приходится ходить туда-сюда – слишком похоже на колесо для белки. Форма потолка дает чересчур много возможностей удариться головой и чересчур мало места, пригодного для бритья. А песни кота, поющего о любви тихой ночью на крыше, раздаются слишком близко, чтобы казаться очаровательными.