Дотянуться до моря

Она повернулась на правый бок, ее майка выбилась из джинсов, задралась, и на загорелой коже стала видна какая-то татуировка, какие-то слова. Странно, я раньше не замечал на ее теле никаких татуировок. Я еще больше задрал майку и обалдел — вся спина Дарьи была татуирована! Но это были не просто замысловатые узоры, какой-то текст, написанный на диковинном языке, одновременно напоминающим арабскую вязь и хинди, но ни тем, ни другим языком по отдельности этот, совершенно очевидно, не был. Скорее всего, текст был написан в 3-м веке нашей эры в Перу, где-то рядом с плато Наска. «Нет, сэр Дон Веласкес Самодовар дель Пеньюар, я позволю себе не согласиться с вами!» — раздался голос из зала, и вслед за этим обладатель голоса встал со своего места. «Профессор Килиманджарко, журнал «Psycho Geografics», — представился оппонент. — При всем уважении к вашим открытиям, сэр Дон, я вынужден отметить, что за такой короткий промежуток, который вы отвели для того, чтобы образец, который все мировое научное сообщество с вашей легкой руки именует Талата, переместился из Наски к нам сюда, просто не могло пройти столько времени, вы это понимаете? По крайне мере, всем, кроме вас, это ясно, как дважды два «пи»!» И с усмешкой на белобрысом лице, профессор Килиманджарко вальяжно опустился в кресло. Раздались смешки. Я глядел на довольную физиономию профессора и понимал, что никакой это не профессор, а Петька Назаров из 6-го «Б», мой антипод, ненавистник и вражина. «Хоть бы галстук пионерский, сука, снял! — подумал я. — Какой ты, на хрен, пионер, если втихаря с Семиным и еще одним хлюстом по кличке «Хипа» (черт, фамилии, имени уже не помню, вот память стала!) курите за углом школы, а двоечница и исключенка Людка Косякова вам за рубль сиськи показывает, а за трешку — трусы снимает!» Петька нагло усмехается мне в лицо, поправляет на шее пионерский галстук, завязанный двойным косым узлом, а из-под полы пиджака кажет мне то ли фиг, то ли вообще «фак». Кто-то на галерке поднимает баннер, на котором крупными буквами было написано: «Диссертация Альдомовара — фальшивка! Он все списал у Выина!» У меня на лбу выступил холодный пот. «Господи, откуда они узнали?» — загудело в голове от неожиданного воспоминания. Вспомнилось, как вступительном экзамене по русскому устному в «Плешку» у меня, отличника, напрочь вышибло из головы что-то там про деепричастные обороты, хорошо сдававший вместе со мной (и не сдавший!) Серега Выин из соседнего класса подсказал! Но ведь Серега же обещал, что никому не скажет! А Назаров откуда взялся? Мне же говорили, что он сел «на иглу» и умер от передоза, не дожив и до тридцати! Заговор, это заговор». «Зау-гоу-вор! — пролаял большой мохнатый пес, сидящий в металлической раковине с доисторическим латунным краном. — Не ешь пасхальные яйца, худо будет!» «Обязательно съем! — ответил я псу, отворачиваясь и закрываясь от него локтем. — Меня не запугать, я верю в Иисуса, хоть и не хожу в церковь! Яйца нужно есть с майонезом и солеными огурчиками, так они вкуснее и питательнее». За спиной грохнуло один раз, и сразу потом — второй. «Неужели можно так точно опуститься сразу на две лапы передние, а потом также точно — на задние? — изумился я. — Ведь у собак четыре лапы, и когда он выпрыгивал из умывальника, ударов об пол должно было быть тоже четыре, хоть и с очень, очень маленькими промежутками. Наверное, что-то около трех миллисекунд по Цельсию. Но ударов было всего два, точно, как когда я вылезаю из ванной — сначала правой ногой, потом левой. А-а, ясно, я разгадал тебя! Никакой ты не пес, ты — дьявол! Дьявол может стукнуть об пол столько раз, сколько захочет. Захочет, может вообще бесшумно вылезти из мойки». Я захотел обернуться, посмотреть, кто же у меня за спиной, но чудовищный, леденящий, цепенящий члены ужас сковал меня, не оставляя шансов пошевелить хотя бы пальцем. Ведь дьявол сейчас сожрет, сожжет, испепелит, аннигилирует меня, уничтожит и растерзает, как он делает со всеми, кто отверг его власть и силу, отказался воздержаться от пасхальных яиц в день светлого Воскресения Христова. Но время шло, и я почувствовал, что могу шевельнуть рукой. Еще пару веков, и я почувствовал, что мое тело снова со мной. Я обернулся, но ни пса, ни дьявола не было. Не было никого и ничего, только огромное, неохватное ни одним органом чувств, бесконечное ледяное пространство на вечность вперед и назад — неестественная, абсолютная пустота. Впрочем, кое-что в этой пустоте все же было. Вернее, не кое-что, а кое-кто. Это был я. Я был какой-то необычный, не такой, каким я привык себя видеть мысленным взором. У меня, например, не было рук, то есть я их ощущал, чувствовал, что могу вытянуть их, вращать кистями, растопырить пальцы, но ничего этого я не видел. «Может быть, я лишился зрения? — озадачился я вопросом. — И могу теперь видеть только внутренним, третьим глазом? Как Нео в «Матрице»?» Но нет, вроде, ээту пустоту вокруг я все-же вижу, а не просто ощущаю. Хотя как можно видеть пустоту? А ощущать? Ощущать пустоту, сиречь — ничто разве чем-то можно? Но я же ощущаю? Я почувствовал (увидел?) как все это ничего вокруг начало закручиваться вокруг меня длинными спиралями, завертелось, закружилось, как центрифуга у огромной стиральной машины, понеслось по концентрическим траекториям с устрашающей быстротой. «Две скорости света, полет нормальный! — голосом первого космонавта земли Юрия Гагарина зазвучал у меня в голове динамик. — Три скорости света! Перехожу на бесконечное количество скоростей бесконечности! Top gear, top gear!» Менявращаловокругсебясамогостакимбеспредельнымбешенством, чтояначалвытягиваться, удлиняться, клеткимоеготела, азаними все молекулы этих клеток, атомы молекул, протоны и электроны, бозоны, мезоны и барионы, кварки и галактики, из которых состоят кварки — все это вытянулось под прессом чудовищной силы вращения в одну тончайшую, бесконечной длины нить. Нить тоже начала вращаться, наматываться в некое подобие веретена, с одной и другой стороны более тонкое, а в середине, на своеобразном экваторе, утолщающееся все больше и больше. Наконец все это превратилось в своеобразную юлу, волчок абсолютно непостижимого, бесконечного размера, состоящий из нити, то есть — из меня. «Ну, вот, мы и сотворили Вселенную, — раздался удовлетворенный голос внутри меня. — Можно вымыть руки». «Кто вы?» — подумал я, и голос моих мыслей вызвал возмущения и сейсмику во всей юле-вселенной. «Ой-ой, думайте потише! — воскликнул голос. — Все еще так нестабильно! Лучше просто думайте о том, что вы хотите подумать о том, чтобы что-то подумать, тогда будет в самый раз. Я — Креатюрье, люди иногда называют меня Создатель, Творец, Зиждетель и многими еще именами». «То есть, вы — Бог?» — подумал я о том, что хочу подумать, чтобы просить Креатюрье. «Можно и так сказать, — благожелательно ответил Креатюрье. — Сказать, то есть подумать, вообще можно абсолютно все. Эффект будет одинаковым». Я поймал себя на том, что не совсем понял мысль Креатюрье. «Могу ли я просить пояснить, — вежливо подумал о том, чтобы спросить я. — Правильно ли я понял, что чтобы я ни подумал, чтобы спросить, это с одной стороны будет абсолютно одним и тем же, а с другой — будет вами понято именно так, как нужно? Как в фильме Кин-Дза-Дза? Помните, у них было всего два слова: «ку» и «кю»?» «Любой язык состоит всего из одного слова, мой друг, — ответил Креатюрье. — Второе — режиссерская выдумка. И вы все верно поняли. Смысл же в том, что что вы пытаетесь по привычке вложить в ваши мысли некий смысл, как раньше вкладывали его в слова, вот только мысли в этом не нуждаются. Все мысли созданы нами при сотворении Вселенной, их количество строго ограничено бесконечностью. Поэтому к любому вашему собеседнику, сомысленнику, так сказать, будь то я, или, к примеру, вы сами, всегда приходит именно та мысль, которая нужно, и которую вы имели в виду на предмыслительном этапе. Для удобства по привычке можете называть ее, например «ку». Как видите, все очень просто». «Ку!» — подумал я, чтобы подумать, и буквально увидел, как моя мысль о том, кто же я такой в этом процессе сотворения Креатюрье Вселенной, из баловства обогнув в течение одной в степени минус бесконечность секунды Вселенную по экватору бесконечное число раз, достигла Креатюрье. «Ку», ответил Креатюрье, и я понял, что для создания Вселенной Креатюрье каждый раз требуется подходящее сознание, в котором понятия «бесконечность», «беспространственность» и «безвременность» не рождают титаново-кремниевых кросс-сталагмитов, полностью блокирующих врожденную способность к сотворению всякой всячины — в частности, Вселенных. Потому, что Вселенная может быть сотворена только в сознании. «Так мы сейчас в моем сознании?» — подумал, чтобы спросить я. «Спрашивайте напрямую, так вкуснее, — отозвался Креатюрье. — Все уже стабилизировалось». «Так мы…, - спросил я. «Можно короче, вы ведь уже подумали, что спросите, — сказал мой собеседник. — Конечно. А где же мы еще с вами можем быть, по-вашему?» При кажущихся до примитива простых материях, которые мы обсуждали, я почувствовал, что немного запутался. «Ну, честно говоря, мне казалось, что мы с вами в пространстве, — вежливо, но настойчиво ответил я. — В бесконечном, безвоздушном, безматериальном и безвременном пространстве». «Точно так, — тоном учителя, объясняющего предмет не слишком одаренному ученику, согласился Креатюрье. — Но пространство-то, пространство где?» «Во вне времени!» — зашептал мне Серега Выин, нагибаясь так, чтобы учителю не было видно, кто суфлирует. «Выин! — загремел учитель-Креатюрье. — Я лишу тебя креативной функции! Ты не только берешься подсказывать только что худо-бедно создавшему свою Вселенную Альдомовару, но и подсказываешь неправильно! Ясно, что пространство во вне времени, потому что оно безвременное! Временные пространства, как и к пространственные времена мы будем изучать в следующей временно-пространственной бесконечности!» Но у Сереги Выина сегодня явно был приступ того, что называется «неймется». «Простите, сэр, но как может быть следующей бесконечность, если их бесконечное множество, — схитрив глаз, спросил Серега учителя. — Ведь отличить-то одну бесконечность от другой невозможно!» Класс одобрительно загудел. «Долой диктат Креатюрье! Мы за агностицизм при сотворении Вселенных!» — взвился баннер на «камчатке» класса. Бах, трах, бац! — сверкнула молния, грянул гром, и Серега Выин, почему-то без брюк и трусов, с дымящимся подолом майки кувырком вылетел из класса. Между его тощих синюшных ляжек было четко заметно, что креативной функцией он больше не обладает. Все притихли, каждый уйдя в раковину своей бесконечности. Баннер исчез. «Ну, ясно вам, Альдомовар?» — строго спросил Креатюрье. «Так точно, ясно, господин Креатюрье, сэр!» — как положено, строго по форме отряда «морских котиков» ВМС США ответил я, вытягиваясь в бесконечную струнку во всех направлениях. «Dismiss!»[iii] — рявкнул Креатюрье, ударяя деревянным молотком времени по деревянной же подставке пространства, и я провалился в какой-то люк.