Доверие

Да неужели всякая необходимость напрячь силы общества сверх обычного из-за таких вот Ринальдо будет до скончания века приводить не только к героизму, но и к фашизму? Но тогда этот палач в чем-то прав: скажи правду, и скачущими пузырями вынырнут из беспросветно-коричневой жижи времен шарнирно шустрые, как марионетки, штурмовые отряды с негаданными шмайссерами образца XXII века; и лица тех, кто, надрываясь, строит корабли и сам готов без понуждения забыть себя ради ближних, плотно лягут в перекрестия лазерных прицелов для того, чтобы способность к любви и самопожертвованию обрела единственный, беспросветно-коричневый адрес. Ах, вы живете ради людей? Так живите ради тех людей, которых мы вам укажем. А кто вздумает выбирать сам - пуля. Сколько их будет, мерзавцев? Пять процентов? Пятнадцать? Пятьдесят? Уже не знаю. Уже не уверен, что пять. Нет, нельзя искушать перенапряжением; для таких, как этот Ринальдо, перенапряжение - золотое времечко. Но что же делать, если без перенапряжения не спастись?

Хватит, хватит, я все исправлю, думал Мэлор, опуская дрожащие, ледяные руки на кристаллические сенсоры пульта, наконец-то их безграмотность я обращу против них, на пользу нам... Тяжело, страшно - но что же делать? Кто, если не я? Землю-то, людей-то надо спасать! И щурят, и ветлу над Лбовкой... и те сотни километров Китайской стены, которые не предназначены для эвакуации... Во что бы то ни стало.

Сложные соцветия индикаторов экранировки и сигнализации расцвели на панелях; в открывшемся, казалось, прямо в искрящуюся звездную бездну панорамном экране было видно, как гиперболическая громада смонтированного в пространстве генератора поплыла, ориентируясь - блики звезд текли по ее полированным бочкообразным бокам, - и уставилась семисотметровым раструбом на солнце Терры. Мэлора била нервная дрожь, и мимоходом он пожалел, что не прихватил свитер; он начинал революцию один, без прикидок и проверок, он никому не мог доверять из тех, что были вокруг; и неудачи не должно было быть, победа нужна была с первой попытки. Изнутри на двери рубки беззвучно и массивно наползли тускло отблескивающие листы непробиваемых штор, четко вошли в пазы - и с мягким, но раскатистым в хрустальной тишине зала щелчком захлопнулась блокировка.

Запел зуммер. Мэлор дал контакт, и голос Чжуэра встревоженно сказал из селектора:

- Мэлор Юрьевич. Куда такая утечка энергии? Сегодня эксперимент не оговаривался и в утвержденном плане не значится, по-моему.

Вот я и начинаю врать. Но что делать-то? Вести себя подло с подлецами - долг честного человека, подумал Мэлор в тысячный раз. И все равно ему было душно и тошно, и в глубине души он не был уверен в правоте этой истины - от нее тоже припахивало пьяным перегаром какого-то захолустного штурмбанфюрера, перебравшего шнапсу, оттого что его обошли по службе.

Счастье, подумал Мэлор, что не видно лица.

- Вы ошиблись, - сказал он. - Это из другой сферы. По линии работы со звездой, а не по связи, - он старался говорить совсем ровно, чтобы не выдать бешеного волнения. - Помните, в самом начале планировался параллельный проект "Регулировщик"?

- Да, помню, - сказал Чжуэр после паузы. - Ринальдо говорил.

Будь проклят ваш Ринальдо, думал Мэлор, распаляя себя. И ведь я было раскусил его, когда узнал о медкомиссиях; а он, почувствовав, начал вываливать ужас за ужасом, так что я жалеть его начал, гада...

- Но сроки не были утверждены, - закончил Чжуэр.

- Считайте, что я потихоньку начал, - отрезал Мэлор.

РИНАЛЬДО

- Ринальдо, - напевно и тихо сказала Чари.

Точными, чуть угловатыми движениями подростка она поставила на столик два бокала, полных ароматного сока, и, не присаживаясь, отошла к окну. Остановилась к Ринальдо спиной; разрозненные ленточки ее короткого платья, разлохмаченные и развеянные движением, улеглись, и длинные полосы прозрачного шарфа, далеко отставшего, пока Чари шла, невесомыми извивами протекли по воздуху ей вдогон и не спеша опали. Этот шарф, который Чари так любила в память их первой встречи, молча выжигал душу Ринальдо, он казался рябым от цифр - так напоминало его нервное и таинственное колыхание распечатки Мэлора, развернувшиеся из его бумаг в тот последний день. Светлая тоненькая фигурка замерла на фоне распахнутого в небо слепящего окна.

- Вы похожи на Санта-Клауса, - не оборачиваясь, сказала Чари. - Вы такой хороший... Знаете, я могу отвернуться или зажмуриться и все равно всегда знаю, где вы. Всей кожей чувствую. Потому что от вас идет тепло. И взгляд у вас как горячая добрая рука. Я всегда чувствую, куда вы смотрите. Сейчас вот сюда, - она заломила за спину тонкую сильную руку, мизинцем провела по своей шее, по смешным позвонкам, обтянутым гладкой загорелой кожей. И негромко, счастливо засмеялась вдруг. - А сейчас - вот сюда, - и, опустив руку, положила ладонь на нежное, смуглое бедро там, где обрывался спутанный ворох платья.

Ринальдо смотрел на шарф, свисавший вдоль бедра. Шарф казался рябым.

- Вы просто телепатка, Чари, - сказал Ринальдо сквозь ком в горле.

- Нет. Просто вы очень хороший.