— Ты ничуть не изменился, — сказала Ханни, жена Рихарда.
— И ты тоже, — отвечал Роберт. Он смотрел лишь на ее лицо с круглыми, удивленными карими глазами, со знакомым ему выражением упорного чистосердечия и не заметил даже, что она была на сносях.
— Может ли это быть? — восклицала Ханни. — Ты в Коссине, а к нам даже не зашел, просто не верится!
— Я здесь от поезда до поезда.
— Ах Роберт, ты себе даже не представляешь, как больно будет Рихарду, когда я ему скажу, что встретила тебя и что ты уехал. В последнее время он сотни раз говорил, что ему просто необходимо повидаться с тобой. Он и не поверит, что ты уехал, не зайдя к нам.
— Скажи Рихарду, — отвечал Роберт, — что у меня был всего один свободный день, скажи ему, Ханни… — он запнулся, подыскивая слова, — что я приезжал сюда за женой и ребенком. — Ханни в изумлении перевела глаза с него на Лену, но ничего не спросила.
— Скажи Рихарду, — еще раз настойчиво повторил Роберт, — что для меня он всегда был и остался Рихардом, впрочем, он и сам знает. Скажи мне еще быстренько, Ханни, как ваш сын?
— Мой сын, наш сын, — начала Ханни, словно сейчас было самое подходящее время для исповеди, — он же нам не родной, я хочу сказать, не я родила его, но должна признаться, что и того, который у нас вот-вот родится, я вряд ли буду любить сильнее.
— Это я понимаю, — сказал Роберт, — здесь больше и меньше не существует.
Эльза уже дергала его за рукав. Она опять боялась, что их отъезд почему-либо не состоится.
Роберт наконец попрощался с Ханни.
— У нас все еще много времени, — с улыбкой сказал он Лене. Она спросила:
— Кто эта женщина?
— Ханни. Жена Рихарда Хагена.
— С коссинского завода?
— Да. Мы с ним еще мальчишками гоняли мяч во дворе.
Когда он первый раз был здесь, этот Рихард Хаген, думала Лена, Роберт вернулся с собрания в полном отчаянии. Почему, я и сама не знаю. Может быть, один что-то проглядел в другом? Зато, когда пришло письмо от Рихарда Хагена, как же он был счастлив!
— Дома я все тебе расскажу, — добавил Роберт.
Впервые он сказал «дома» о том месте, где им предстояло жить. Они еще довольно долго прождали поезда.
После праздничных дней в Рейфенберге Лина была уверена, что Томас с вокзала пойдет к ней. Однако он наскоро попрощался и пошел к Эндерсам.
Он постарался войти как можно тише. Но Тони еще не спала и выскочила в прихожую.
— Хочешь есть? — спросила она. — У нас кое-что осталось от ужина, я тебе сейчас разогрею.
— Спасибо. Мы поужинали в Рейфенберге.
— Ты ни за что не угадаешь, кто здесь был, — продолжала Тони, — Роберт, Роберт Лозе. Ты только представь себе, он забрал Лену с дочкой, и они уехали. Мне это рассказала Элла. К нам он даже не зашел.
К вящему удивлению Тони, Томас ограничился кратким:
— Ну что ж! — Его не удивило, что Роберт наконец-то приехал за женщиной, которой ему так недоставало, и что для друзей у него уже не нашлось времени. Тони посмотрела на него широко открытыми глазами, потом сказала:
— Спокойной ночи, Томас. — И ушла к себе.
В январе тысяча девятьсот пятьдесят третьего Лина начала учиться в профсоюзной школе, а Томас — слушать вечерние лекции профессора Винкельфрида на эльбском заводе.
Была какая-то материнская заботливость в опасениях Лины, что Томас проводит слишком много времени с Хейнцем Кёлером, он ведь вместе с ним ездил по вечерам на лекции Винкельфрида. Дурацкие вопросы и бесполезные сомнения Кёлера могли заразить ее умного, открытого и добросердечного мальчика, а ее, Лины, не было рядом, чтобы вправить ему мозги. Она забывала, что совсем еще недавно сама ни в чем не умела разобраться. Теперешний ее мир был неопровержим. Ничего нельзя было в нем опрокинуть, ни в чем усомниться. А вопросы для Лины были равносильны сомнениям.
Но она напрасно тревожилась. Если Томас и ездил иногда с Хейнцем на его мотоцикле — подарок брата, — то обоим парням, собственно, некогда было и словом перекинуться, а по дороге ветер проглатывал даже самый звук голоса.
Обратно Хейнц часто уезжал один, когда Томас на часок-другой оставался в библиотеке. Свет там горел, покуда кто-нибудь в нем нуждался. Иногда это был сам Винкельфрид. Большая библиотека непрерывно расширялась. Она принадлежала не производственной школе, с которой находилась в одном здании, но специальному институту, пользовались ею также и студенты Высшего технического училища в Гранитце.
Бютнер, ассистент Берндта, мечтал когда-то о таком институте. Проект, им предложенный, был одобрен, но так и не осуществлен. Разочарование явилось одной из причин, толкнувших Бютнера перебраться на Запад. В это время в Берлине как раз было решено вновь открыть и расширить институт, уже ранее существовавший при эльбском заводе и возглавляемый Винкельфридом.
Никогда еще Томас не жил в такой гуще книг и новых знаний. То, что он изучал по специальности, не столько по совету Винкельфрида, сколько Ридля, толкало его в смежные области, которые в свою очередь были лишь станциями на пути к главному в новом материале. Случалось, он бывал и опьянен и растерян.