Доверие (СИ)

Они подцеплялись неохотно: соскальзывали с пальцев, словно сделанные из скользкого шёлка, а потом рвались, больно обжигая попеременно то холодом, то жаром. Лопались с тихим разноголосым звоном, что под конец слился в ушах в странную какофонию, что давила на барабанные перепонки.

Никогда прежде Лука ничем подобным не занимался. Да и коснуться чужих искр не получалось, а тут, на мгновение ему даже показалось, что рыжий листопад моргнул, словно в благодарность. Бред, конечно. Искры так себя не ведут. Когда-то он уже пытался прикоснуться к чужому потенциалу и ничего толкового не вышло.

— А этим твоя пр-р-рабабка занималась, — по окончании рассказа, непривычно тихо отзывается домовой. Правда, задать уточняющий вопрос Лука не успевает. Тихон и сам продолжает, роняя хмурое: — Пока не умер-р-рла в тр-р-ридцать.

* * *

За шиворот будто кто снега напихал. Лука едва не передёргивает плечами от этого внезапного леденящего чувства. А Тихон смотрит своими жёлтыми глазищами, не мигая и, кажется, даже не дышит. Лишь хвост ходит ходуном из стороны в сторону.

— Мать рассказывала, что та довольно быстро умерла, говорила, что видимо сердце прихватило, — подает голос отец. Он снова обрёл свою прежнюю чёткость. — Если, как ты говоришь, моя бабка была ведьмой, то она бы не умерла так просто, ведь преемницы у неё не было. А это, вроде бы, у них непременный атрибут возможности легко покинуть этот мир. Мать же, насколько мне известно, не унаследовала ни единой способности.

— Я знаю то, что знаю. И не тебе меня обвинять во лжи.

Шуршит покрывало, а когда Лука оборачивается, то едва не вздрагивает.

«Когда же закончатся, эти чёртовы сюрпризы⁈»

Вместо кота перед ним стоит невысокий старичок с небольшой бородкой и копной белых, как шерсть кота, волос; в простой домотканой рубахе подпоясанной поясом, такие Лука видел на картинках в учебнике истории за период Руси. Только глаза остаются всё теми же: жёлтыми с чуть вытянутыми по вертикали зрачками. Да хвост мелькает, когда домовой садится, скрестив ноги: по-простому, прямо на пол.

— Никто не обвиняет тебя во лжи, Тихон, — словно ни в чём не бывало, заявляет отец. Хотя для него эта внешность домового, скорее всего не стала неожиданностью. — Просто расскажи как есть и не тяни резину. Ты ребенка пугаешь. Заявил тут, что его прабабка от дара умерла. И это после того, как он сказал про проявление своего!

«И ничего не напугали. Информации мало для этого» — честно собирается заявить Лука, но язык отчего-то не хочет ворочаться во рту и такое чувство, будто прилип к нёбу. Противно и стыдно, особенно когда Тихон смотрит как-то по-особому и внезапно извиняется, прежде чем начать свой рассказ.

— Пр-р-рабабку твою ведьмой кликать начали ещё пр-р-режде, чем ей десять лет исполнилось. Может даже поэтому они и сошлись с твоим пр-р-радедом. Тоже не от мир-р-ра сего был. Чем не пар-р-ра колдун, да ведьма? Лечила знатно, пор-р-рчу снимала. Только всё это не пр-р-роходит бесследно. Не уходит в никуда ни пор-р-рча, ни болезнь. Оставят носителя, да пр-р-рицепятся к тому, кто помог. Пусть не полностью, тенью, пр-р-ризраком, остатком. Большинство уходило в предметы, что она потом сжигала, да развеивала по ветру или зар-р-рывала в землю, но всё же. И видимо скопилось за два десятилетия слишком много всего. Да и ор-р-рганизм уже не то чтобы молод был…

— Она тоже видела болезни или как там их, порчи, в виде паутины? — тихо уточняет Лука. В голове немного не укладывается, хотя, казалось бы, чуть больше фантастики в жизни или чуть меньше, какая уже разница? — Или может быть, это и вовсе что-то другое было?

— Может и др-р-ругое. Но паутину она упоминала…

— У каждого своё восприятие, не забывайте, — внезапно будничным тоном перебивает отец. — Для кого-то паутина, для кого-то сети, а кому-то и вовсе марля.

— Не смешно, пап, — между глазами начинает неприятно ломить и Лука растирает переносицу пальцами. — Вот вообще.

— Даже если у вас одно и тоже, твой дар-р-р пр-р-роснулся позже и если не пер-р-реусердствуешь, леча напр-р-раво и налево, то вполне доживёшь до стар-р-рости, — обнадёживает Тихон, снова оборачиваясь котом. Странное это зрелище. Вот он заваливается назад, прямо так, не вставая с пола, а выворачивается уже с четырьмя лапами. Всего-то и надо — моргнуть.

— Медиумы, ведьмы… Кажется, тот укольчик был лишним, — бормочет Лука, зарываясь пальцами в волосы. — У меня в генах и так полная хрень.

Глава 21

Алиса впервые за долгое время чувствует себя свободной, находясь в четырёх стенах. Обычно для этого нужен был лес или хотя бы парк, где можно затеряться, уйдя подальше от людей. Ну, или безлюдная ночная улицу. Но сейчас…

Она активно перебирает лапками по покрывалу, словно танцует под одной ей слышимую мелодию. Хотя так и есть. В голове Алисы звучит песня силы и свободы. Она наконец-то дышит полной грудью и слышит чётко и ясно. Гораздо лучше, чем было ещё этим утром.

«Лука ты волшебник!»

Ей хочется смеяться, но выходит только лисье тявканье.