Доверься, он твой

– А потом купил ее ты? – тихо спросила Светлана.

– Я.

– Но что ты будешь с ней делать? Когда все закончится?

– Продам. Причем немедленно. – Он улыбнулся.

– Но у нее... плохая история, – предупредила Светлана.

– Мы с тобой ее улучшим. – Виктор усмехнулся. – Твои «туристы», целая группа из Москвы. Гостиница взлетит в цене. Какие-нибудь тверские ребятишки польстятся.

Светлана смотрела на него и не знала, какое чувство берет верх – восхищение или страх.

Она молчала. Секунду подумала, потом быстро сказала:

– Я покупаю у тебя гостиницу сейчас.

Виктор потрясенно молчал.

Потом засмеялся:

– Не боишься переплатить?

27

«Что я должен сделать, чтобы Катерина доверилась до конца и навсегда?» Вадим спрашивал себя об этом в сотый раз. И столько же раз пытался ответить себе на другой вопрос: зачем она ему навсегда?

Он испугался самого себя, когда увидел ее в аэропорту прошлым летом. Никогда прежде он не испытывал такого внезапного желания. Оно вспыхнуло сразу, как только он увидел ее прямые плечи, перечеркнутые тонкими золотистыми бретельками из хлопка. Эта женщина специально надела такой топик, чтобы завести его с полуоборота? Но он тотчас прогнал эту мысль, когда увидел ее сосредоточенное лицо. Она думала о чем-то, насупившись. Нет, она надела его, не осознавая, что такое для мужских глаз ее плечи и грудь.

Он наблюдал за ней несколько минут, она все так же смотрела в толпу прилетевших, вероятно, его пристальный взгляд она почувствовала и покачала картонкой со словом «Zоопарк». Пароль, который ему сообщили в аэропорту Гаваны.

Гаваны, усмехнулся он. Похоже, это название для него стало особенным. То, в чем признался ему Дмитрий Сергеевич Микульцев, не отпускало его, более того, возбуждало. Почти так же, как первый взгляд, брошенный на Катерину. Тогда еще совершенно чужую женщину.

А теперь? Теперь она ему не чужая?

Вадим вытянул длинные ноги, съехал в кресле, не беспокоясь, каким жеваным станет синий льняной пиджак, который он так и не снял. Вадим распустил галстук, избавляясь от всех «удавок», реальных и вымышленных, чтобы не ошибиться в том, о чем думает.

Так что Катерина? Чужая или нет? Ее тело ему давно не чужое. Но разве тело – это все? Он старался пробиться к ее душе, уже пробился к разуму. Он не сомневался, что разум отвечает ему взаимностью, то есть доверием. Но он никак не мог покорить за месяцы знакомства ее душу. Так, чтобы она открылась ему вся. Как открывается тело на широкой кровати. Он так легко входит в него.

Он поерзал в кресле, сел выше. Сдернул галстук с шеи, казалось, он все-таки душит, поэтому трудно проглотить комок, возникший в горле.

Подцепив носком левой туфли задник правой, сбросил ее. Потом то же самое проделал с другой. Пошевелил пальцами в черных носках из тонкой шерсти.

Как будто ничто не давит тело. Ну да, только душу.

Неужели, с некоторым страхом подумал он, ее душа заполнена болью о матери? Заботой о брате? И ему там нет места? Поэтому она говорит, что сначала должна все дела довести до конца? Но когда он наступит, этот конец? Что именно она имеет в виду под финалом? Она показала ему репродукцию знаменитой картины Леонардо да Винчи. На ней человек, раскинувший руки и ноги.

– В точности как я. Я не падаю, потому что за все мои четыре конечности держится кто-то или что-то. Мать, брат, работа, дом.

Ее жизнь сложилась так, что в ней словно сошлись женщины разного возраста – ей нет тридцати, но он видел в ней девочку, выросшую с бабушкой, мать взрослого сына, то есть брата Федора, самоотверженную дочь. И конечно, ученую даму.

Она показала ему эту картинку для устрашения – вот что получит он, если она согласится выйти за него. Но его это не пугало.

А может быть, дело в другом? Не опасается ли она, что болезнь Альцгеймера наследственная?

Он вскочил и пошел на кухню. Дернул дверцу холодильника, вынул бутылку воды. После двух больших глотков вернул ее на место.

Похоже на правду. Конечно, она опасается взвалить на него не только свои нынешние проблемы, но и возможные будущие!

Он снова открыл холодильник. Снова влил в себя два глотка.

Сердце билось ровнее. Но он любит ее, ему все равно, что может быть. Никто ничего не знает. Она сама говорила, что диагноз трудно поставить: признаки болезни слишком расплывчаты.

Он должен внушить ей, опасливой девочке, что ему можно довериться. Но все слова, которые для этого годятся, такие затертые, такие безликие.

Он вынул из кармана платок и поднес ко лбу. Нос уловил аромат сигары. В этом костюме он курил с Дмитрием Сергеевичем новый сорт.

И делали они это в темноте.

А если устроить разговор в темноте? Когда не видишь лица другого, слова обретают иной, более глубокий и искренний смысл.

– А вы хитрый, Дмитрий Сергеевич, – улыбнулся Вадим. – Но так я вам и поверил, что к ресторану в темноте не имеете никакого отношения. – Он помнит, как скривил гримасу в его темной комнате, и тут же услышал:

– Имей в виду, в таких ресторанах есть видеонаблюдение, для безопасности.