Доверьтесь мне. Я – доктор

Через стеклянное окошко анестезиологической палаты вижу Дэниела и Любимчика в хирургических костюмах, склонившихся над пациенткой. Не знаю, можно ли мне войти, не обрабатывая рук, но раз анестезиолог болтает по мобильному в углу, в помещении, видимо, не настолько стерильно. Вхожу и погружаюсь в странные запахи и приглушенный гул работающего оборудования.

Любимчик поднимает глаза, но не здоровается; Дэниел прожигает меня взглядом. Я подхожу к нему ближе и спрашиваю, как нам поступить. Он ворчливо называет несколько анализов, которые следует взять, и говорит, что скоро подойдет.

Любимчик Домохозяек разводит полы рубашки, обнажая грудь пациентки, находящейся под наркозом.

– Только посмотри! – восклицает он.

Дэниел хихикает, как школьник.

– Представляю, как она является в скорую помощь! Первоочередной кандидат на СНОГ, – усмехается Любимчик.

Дэниел поворачивается ко мне.

– Ты же знаешь, что такое СНОГ, правда, Макс?

Качаю головой.

– Да, плоховато теперь учат на медицинском факультете, – хохочет он.

Дэниел учился всего на пару лет раньше нас. Меня от него тошнит.

– Совершенно Ненужный Осмотр Груди, – фыркает он и глядит на Любимчика, ожидая его одобрения.

Сестра отодвигает их от каталки, тактично закрывает грудь пациентки и увозит ее в операционную.

Я не скрываю, что не оценил их шутки, и Любимчику это явно не нравится. Дэниела еще можно понять: он страшный карьерист и легко поддается влиянию. Но от Любимчика я такого не ожидал. Жаль, что медсестры, считающие его неотразимым Казановой, не знают, каков он на самом деле.

Вторник, 9 сентября

Слово «хирургия» происходит от латинского chirurgia, а оно, в свою очередь, от греческого cheiros (рука) и ergon (ремесло). Получается, что хирургия – это рукоделие. Помимо представителей этой специальности, единственные, кто зарабатывает с помощью рукоделия, насколько мне известно, – наставницы девичьих кружков и пациенты психлечебниц. Хирурги считают, что делают бог знает какую мудреную работу, хотя на самом деле она донельзя проста: у вас внутри дефект, мы вас разрезаем, вырезаем дефективную часть и зашиваем обратно. Если вырезать нельзя – вы неизлечимы.

Конечно, мистеру Баттеруорту я этого никогда не скажу. Он – представитель старой гвардии, привыкший считать себя всемогущим и всеведущим. В его время пациенты слушали своих врачей и делали, что им говорят. И все бы хорошо, вот только никто не понимает, что говорит мистер Баттеруорт, отчего пациенты не могут ему беспрекословно подчиняться, а я трачу большую часть обхода на то, чтобы разобрать, что он там бормочет себе под нос. Мистер Баттеруорт никогда не смотрит больным в глаза, а свои распоряжения адресует подоконнику или мыльнице на тумбочке, оставляя и пациентов, и меня в полном недоумении относительно происходящего. Ему гораздо проще общаться с неодушевленными предметами.

Миссис Шеридан поступила в больницу с болью в животе неопределенной этиологии, и мы никак не можем понять, что с ней такое. Все обследования сделаны – и ничего. Встревоженная, она присаживается на постели, увидев, что обход направляется к ней. Безо всякого вступления мистер Баттеруорт откидывает одеяло и ощупывает ее обнажившийся живот, пока я спешно пытаюсь задернуть занавески вокруг кровати, одновременно придерживая тележку с картами. У этого человека навыки общения, как у мешка для сбора кала, честное слово! Продолжая жать на живот пациентки, он бормочет:

– На эндоскопии все чисто. Выписывайте.

Просить его повторить не имеет смысла: он уже перешел к следующей кровати. Сконфуженно улыбнувшись миссис Шеридан, бросаюсь за ним.

Пару часов спустя одна из сестер вызывает меня, прося вернуться.

– Миссис Шеридан хочет переговорить с врачом.

Эта фраза звучит, как приговор для каждого начинающего медика. Обычно она означает, что пациент собирается задать кучу вопросов, ответа на которые ты не знаешь. Я уже понял, что проще что-нибудь выдумать, чем разыскивать того, кто мог бы все объяснить. Иду в отделение и обнаруживаю, что миссис Шеридан на грани нервного срыва, практически как я сам.

– Я не понимаю, что происходит, доктор, – жалуется она. – Что сказал этим утром консультант? Что со мной такое? Почему меня отправляют домой?

Прикусываю язык, чтобы не сказать, что сам ничего не понял. Сейчас не время объяснять, что хирурги просто не разобрались, в чем было дело. Раз повода для операции нет, ее можно выписать. Тем более что ей уже лучше. Но миссис Шеридан не стоит этого знать. Прибегаю к лучшему другу врача – профессиональному жаргону. Слово «вирус» вообще-то переводится как «яд», но в устах медработника может означать «мы не знаем, что с вами такое, но это не опасно и пройдет само».

– Мы провели обследования и ничего серьезного не нашли, а это означает, что у вас вирусный гастроэнтерит. Ваш организм справился с инфекцией благодаря тому, что в больнице вы отдохнули, так что теперь вас можно выписать домой, – объясняю я.