Довлатов

Я думаю, она была прирожденным корректором. У нее, если можно так выразиться, было этическое чувство правописания. Она, например, говорила про кого-то:

— Знаешь, он из тех, кто пишет «вообще» через дефис…

Что означало крайнюю меру нравственного падения.

О человеке же пустом, легкомысленном, но симпатичном говорилось:

— Так, старушонка через «е»…

Мать с утра до ночи работала. Я очень много ел, я рос. Мать же питалась в основном картошкой. Лет до семнадцати я был абсолютно уверен, что мать предпочитает картошку всему остальному.

(Сергей Довлатов, «Наши»)

Елена Довлатова:

Нора Сергеевна была очень яркой женщиной, и характер у нее был особенный. Она невероятно остро воспринимала юмор. В ней, конечно, пропал талант эстрадного рассказчика: она из любой ситуации могла сделать замечательную сценку. Я думаю, все эти качества Сережа унаследовал именно от нее. Когда он начинал писать очередной рассказ, Сережа часто просил ее вспомнить что-нибудь или рассказать.

Они были очень близки и привязаны друг к другу. Когда мы с Катей уезжали, она, хотя очень переживала и мучилась, сразу решила остаться с сыном. Для нее Сережа был самым главным в жизни, и она не могла себе представить, что расстанется с ним. Поэтому когда он решился эмигрировать, она тоже оставила все, что ей было привычно, и поехала с ним.

Людмила Кравец:

Нора Сергеевна была чудо как хороша, она производила совершенно неизгладимое впечатление. Увидев однажды, забыть ее было нельзя. Помню, она приезжала к сыну в Пушкинские Горы, где мы с ним вместе работали. Я была поражена элегантностью ее платья с белоснежным воротничком, ее обходительностью, ее аристократическими манерами. Хотя было понятно, что ради красного словца она, как и ее сын, не пожалела бы кого угодно. Ее остроумие подчас могло быть и едким. Я думаю, от нее он унаследовал очень много, — безусловно, лучшие качества его натуры. И у Норы Сергеевны, и у Сережи деликатность причудливо сочеталась с колкостью. Однажды я, оговорившись, вместо «спалá» сказала «спáла». Он сделал вид, что не обратил внимания. Но потом, увидев у меня книгу Розанова, Сережа вспомнил об этом и спросил: «Как же так, Люда, вы читаете такие книги и говорите „спáла“?»

Андрей Арьев:

Нора Сергеевна очень трепетно относилась к Сереже, но в то же время не прощала ему никаких выходок. Иногда она могла осадить его виртуозно, и Сережа, очень чуткий к юмору, часто сам попадал впросак. Был такой случай. У Сережи как-то осталась ночевать одна барышня. Утром к ним в комнату заходит Нора Сергеевна, видит их вдвоем за столом и говорит: «Сережа, вам с блядью горошку давать?» Сережа расхохотался. Все, на этом любовь кончилась.

Если друг шел в уборную, мать замирала. По смене тембров льющейся воды устанавливала, моет он руки или нет. Мать ждала и прислушивалась. Сначала было тихо. Затем с мощным грохотом падала вода из бака. И тотчас распахивалась дверь — значит, не мыл…

Мать начинала заискивать и суетиться:

— Наверное, кончилось мыло? Дать вам чистое полотенце?

Мать задавала наводящие вопросы. Настойчиво пыталась вынудить друга к гигиене.

Друг отвечал:

— Не беспокойтесь. Все нормально…

А некоторые лишь с удивлением поднимали брови.

(Сергей Довлатов, «Наши»)

Валерий Попов:

Мы шли по улице Рубинштейна, купили бутылку водки и зашли к Сереже. Только стали прилаживаться, как вошла его мама. Он сказал: «Вот, мама, знакомься, это Валера Попов». Она говорит: «Хорошо, что Валера, но плохо, что с бутылкой водки». Сережа в ужасе: «Нет, он ни при чем! Это моя!» Я тоже так благородно: «Нет, это моя!» А Нора Сергеевна говорит: «Если сами не знаете, чья, то будет моя». И убрала ее в буфет. Этот случай был абсолютно довлатовским, Сережа мамину фразу запомнил и потом использовал. Это был его метод — добывание золота из мусора. Сережа старался любую жизненную ситуацию довести до словесной игры.

Дмитрий Дмитриев: