Довлатов

Его экскурсии были самые обычные, они часто не отвечали тем требованиям, которые выдвигались в Заповеднике. Дело не в том, что он не хотел соответствовать насаждаемой идеологии. Как раз с этой точки зрения в Заповеднике все было очень либерально, нам не нужно было без конца говорить о том, что Пушкин был революционер и прочее. Просто экскурсии должны были опираться на источники, прежде всего на тексты самого Пушкина. А Довлатов иногда стихи забывал, он очень стеснялся этого, смущался и переживал.

Виктор Никифоров:

Я вел группу из Михайловского в Тригорское, а он шел из Тригорского в Михайловское. Помню его могучую фигуру, он был гораздо выше туристов и со своей черной бородой напоминал какого-то вождя. Вдруг смотрю — он бежит мне навстречу: «Витя, Витя! Мне туристы задали вопрос. Как бы ты на него ответил?» Я сейчас не помню самого вопроса, но помню, что Сережа был очень обеспокоен, взволнован. Я ответил на вопрос, и он весь просиял, обрадовался тому, что сказал туристам то же самое.

Людмила Кравец:

Довлатов производил странное впечатление: его громоздкая фигура очень выделялась в декорациях этих пасторальных пейзажей. Конечно, он с трудом вписывался в нашу жизнь, многие ее проявления никак с ним не сочетались. Например, тогда работа экскурсовода была связана с большим количеством бюрократических процедур. Мы без конца заполняли и подписывали разные бумажки. Конечно, никому это не нравилось, но только Сереже могло прийти в голову вместо подписи на документе написать слово «целую».

…Наша группа из городка Силламяэ расположилась в ожидании, пока новая команда туристов не скроется в доме Поэта… Поодаль курил высокий, слегка седовласый экскурсовод. Вокруг него скучковались люди из разных тургрупп.

— А скажите, пожалуйста, — вопросил один из этого окружения, — правда ли, что декабристы не взяли с собой на Сенатскую площадь Пушкина потому, что не верили в свою победу и берегли Александра Сергеевича как великого поэта?

Мужчина сделал глубокую затяжку и произнес:

— Ладно, здесь все свои вроде бы… Об этом обычно не приятно говорить, но тогда и Пушкин был не так возвеличен, да и среди декабристов поэтов было немало. А не взяли они его с собой потому, что боялись. Пушкин был по характеру холериком и вообще человеком непредсказуемым и непостоянным. Сегодня он сидел с ними в одной компании, а завтра шел к царю с хвалебной одой… Извините, мне пора.

Сообщив такую далеко не каноническую трактовку Сенатского путча, мужчина отправился к своей группе. Не так давно я рассказал эту историю моему другу. Он молча принес какую-то книгу и спросил:

— Узнаешь экскурсовода по фотографии?

— Конечно!

Он показал фото, прикрыв рукой подпись:

— Это он?

— Да!

Рука соскользнула с листа, и я увидел два слова: «Сергей Довлатов».

(Либиков Н. На 160 лет моложе Пушкина // Новости Пскова. 1999. 27 мая)

— Успокойтесь, — прошептала Марианна, — какой вы нервный… Я только спросила: «За что вы любите Пушкина?..»

— Любить публично — скотство! — заорал я. — Есть особый термин в сексопатологии…

Дрожащей рукой она протянула мне стакан воды. Я отодвинул его.

— Вы-то сами любили кого-нибудь? Когда-нибудь?!.

Не стоило этого говорить. Сейчас она зарыдает и крикнет:

«Мне тридцать четыре года, и я — одинокая девушка!..»

— Пушкин — наша гордость! — выговорила она. — Это не только великий поэт, но и великий гражданин…

По-видимому, это и был заведомо готовый ответ на ее дурацкий вопрос.

Только и всего, думаю?

(Сергей Довлатов, «Заповедник»)

Виктор Никифоров: