Довлатов

Мы беседовали с классиком отечественной литературы — Пановой.

Конечно — говорю, — я против антисемитизма. Но ключевые позиции в русском государстве должны занимать русские люди.

Дорогой мой, — сказала Вера Федоровна. — это и есть антисемитизм. То, что вы сказали, — это и есть антисемитизм. Ибо ключевые позиции в русском государстве должны занимать НОРМАЛЬНЫЕ люди…

(Сергей Довлатов, «Ремесло»)

Андрей Арьев:

Мне эта история запомнилась несколько иначе. Зашла речь о русской истории. Кто-то сказал, что Россией никогда не управляли русские: все Романовы по крови немцы, Сталин был грузином и т. д. Вера Федоровна сначала вяло возразила: «Бросьте вы, вот Иван Грозный — русский. Но при нем было не лучше». Потом она сказала, что Россией, как и любой другой страной, должны управлять не русские люди, а достойные люди. Это была гражданская позиция, на мой взгляд, абсолютно верная и честная. В первую очередь нужно заботиться не о том, какой у правителя разрез глаз или цвет кожи, а о том, насколько он достоин своей должности. Мысль ее очень проста, как и многое, о чем писала и говорила Вера Федоровна, но как редко люди всерьез понимают эти вещи. Разговаривая с ней, я очень многому научился. Я думаю, для Сережи как для писателя работа с Верой Федоровной тоже оказалась очень важным опытом.

Марина Вахтина:

Повесть «Спутники», за которую бабушка получила свою первую Сталинскую премию, была написана на подоконнике коммунальной квартиры. Ведь вся огромная семья бабушки, состоявшая из ее мамы, ее третьего мужа, Давида Яковлевича Дара, троих ее детей, двух детей мужа, ютилась в двух смежных комнатах. Стол у них был один, за ним обедали, пили чай, здесь же дети делали уроки. Другого места не было, и «Спутники» были написаны на широком подоконнике, где можно было разместить и бумагу, и чернильницу. Бабушка говорила, самое большое неудобство состояло в том, что ныли колени: ноги упирались в стенку. Приходилось периодически вставать и разминаться.

Бабушка часто говорила о том, что писать можно везде: лёжа на земле, свернувшись на раскладушке, в коридоре коммунальной квартиры, где тебя приютили. Все, что нужно, — это лист бумаги.

За окном — ленинградские крыши, антенны, бледное небо. Катя готовит уроки, фокстерьер Глафира, похожая на березовую чурочку, сидит у ее ног и думает обо мне. А передо мной лист бумаги. И я пересекаю эту белую заснеженную равнину — один.

Лист бумаги — счастье и проклятие! Лист бумаги — наказание мое…

Предисловие, однако, затянулось. Начнем. Начнем хотя бы с этого.

(Сергей Довлатов, «Ремесло»)

Марина Вахтина:

Бабушка была прекрасной рассказчицей, это знали все, кто более или менее близко с ней общался, а мы, внуки, были самые ее благодарные слушатели. Она часто вспоминала, например, о своей журналистской юности. О рутинной жизни редакций и типографий, о газетных заметках, наборщиках и верстках она рассказывала самые увлекательные истории. Бабушка была наделена не только наблюдательностью, но и особенным талантом рассказчика, достигающим актерских высот. Она говорила блестя глазами, подыгрывая, инсценируя диалоги и монологи.