Довлатов — добрый мой приятель

Сережино предложение, казавшееся на первый взгляд и лестным, и перспективным, конечно же, было утопией Томаса Мора. В это время я уже потеряла работу в геологической компании в Бостоне и работала в Нью-Йорке, в художественной галерее Эдуарда Нахамкина. Работала без зарплаты, на комиссионных. Если мне удавалось продать картину, я получала деньги, а если не удавалось — нет. Но, к сожалению, картины русских эмигрантских художников, даже если среди них — Шемякин, Неизвестный и Целков — не являлись острой необходимостью для американцев. Тем более что Нахамкин так беззастенчиво задрал цены, что покупателями его картин могли быть очень богатые коллекционеры, а у них, как известно, имеется очень богатый выбор, и не обязательно русских эмигрантских художников.

Своего жилья у меня в Нью-Йорке не было, мама и Витя жили в Бостоне. Я кочевала по друзьям. Но Нью-Йорк меня манил чрезвычайно, особенно потому, что дочь Катя училась в Барнард-колледже Колумбийского университета. Вот я и разрывалась на части. Нахамкин давал мне возможность две недели быть в галерее, две недели дома. С работой в газете этот номер не прошел бы. В газете надо работать двадцать часов в сутки, и, как я правильно поняла из довлатовского письма, практически без зарплаты. Во всяком случае, без такой, на которую можно было бы хотя бы снять квартиру.