Довлатов — добрый мой приятель

В последнее время стало модным среди некоторых эмигрантских журналистов чернить и обливать грязью выдающихся русских писателей. Майя Муравник, следуя этой моде, избрала наиболее легкий путь. Не вдаваясь в критику и анализ творчества Горького и Маяковского, она «разносит» их по бытовой линии, причем в абсолютно недопустимом тоне бульварной лексики. Муравник спрашивает: «Были ли они гениями, либо злодейскими гениями, либо благородно-злодейскими гениями? Очень заковыристый вопрос».

На мой взгляд это не только не заковыристый, но и вообще не вопрос, а безвкусное и достаточно бессмысленное сочетание слов… Но спорить с этим не стоит. Спорить следует о фактах. Муравник пишет якобы со слов Зинаиды Гиппиус: «Горький жадно собирал всякие вазы и эмали у „презренных“ буржуев, умирающих с голоду… Квартира Горького имеет вид музея или лавки старьевщика…»

Мне приходилось бывать в ленинградской квартире Горького. Свидетельствую: никаких антикварных ценностей там не было. Квартира была обставлена более чем скромно — самой простой дубовой мебелью с допотопным зеркальным шкафом и продавленной оттоманкой.

Если мое свидетельство недостаточно убедительно, мне бы хотелось привести отрывок из воспоминаний о Горьком В. Ф. Ходасевича: «…Город был мертв и жуток… В нетопленных домах пахло воблой. Электричества не было. У Горького был керосин. В его столовой на Кронверкском проспекте горела большая лампа. Каждый вечер к ней собирались люди… Приходили рабочие и матросы, артисты и художники, бывшие сановники и великосветские дамы. У него просили заступничества за арестованных, через него добывали пайки, квартиру, одежду, лекарства, жиры, железнодорожные билеты, командировки, табак, писчую бумагу, молоко для новорожденных… Горький выслушивал всех и писал бесчисленные письма…»

Разделавшись мимоходом с Горьким, Майя Муравник переходит к «уничтожению» Маяковского.

Она рассказывает историю о том, как Маяковский обыграл в карты «некую» даму. Муравник отлично знает, что эта история произошла именно со мной, ибо точно сообщает (не называя моего имени) год моей эмиграции и место жительства. Почему ей кажется позволительным печатать услышанный от кого-то рассказ, украсив его пошлейшими деталями? Но это еще не все. Муравник позволяет себе приводить мою и Маяковского прямую речь, а также приводить текст письма моего отца, никогда им не писанного.

Кроме самого факта моей с Маяковским игры в карты — все остальное фантазия М. Муравник».