Довлатов. Скелеты в шкафу

ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Мы о разном. Одиночество было источником вдохновения Бродского, чего никак не скажешь про Довлатова. Помню, мы с ним пошли на вечер Бродского в Куинс-колледже.

ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Это когда у нас моя мама гостила? Где-то ранней весной 1988-го. Потому я и не смогла пойти. А жаль.

ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Не много потеряла. На сцену вышел старый лысый еврей, лет шестидесяти пяти, хотя ему тогда не было и сорока восьми. Какое отношение имеет этот человек к тому Бродскому, которого мы с тобой любили? Тень тени. Как встреча с любимой женщиной спустя полвека. Но тут всего пара лет, как видел его последний раз, не участвуя в борьбе за «доступ к телу» и сохранив благодаря этому его питерский образ. Что с ним время сделало! Читал, однако, с прежней мощью, особенно «Winter» по-английски и «Вороненный зрачок конвоя» по-русски. Часто сбивался, но это ничего. По-английски страшно заикался и эти бесконечные «Э… э… э…» Даже картавость по-английски как-то заметнее. Очень тогда переживал за него. Английская неадекватность его русскому. В самом деле, как перевести ту же «жидопись»? Курил непрерывно, прикуривая у самого себя. Выкурив положенную ему на день или на этот вечер норму, стал стрелять в зале. А после вечера около него толпился люд, еле пробился к нему. Обнял, что-то мелькнуло в нем прежнее, близкое, родное, но встреча была как будто уже за чертой горизонта, на том свете. Довлатов, волнуясь, сказал ему: «Я должен вас поблагодарить, Иосиф». – «За что?» – «Для вас это не важно, но важно для меня. Я вам еще позвоню». Довлатов льстил с достоинством – Бродскому это нравилось. И вообще, такой большой, а льстит, заискивает, зависит. А что Сереже оставалось? Он действительно зависел от рекомендаций Бродского – в «Нью-Йоркер», в издательства, на литконференции и гранты.

ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Литературный пахан.

ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Чего так круто? Заменим на эвфемизм: распределитель литературных благ. А тогда я расчувствовался и хотел пригласить его к нам, тем более ты благоволила к Осе как ни к кому другому из наших питерских знакомцев, но вспомнил о семейном напряге у нас дома в связи с приездом твоей мамы.

ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Думаешь, он поехал бы к нам?

ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Не сомневаюсь. Так он был одинок, неприкаян. Мы с Сережей по пути обратно как раз об этом и говорили. И знаешь, что Сережа вспомнил? Рассказ Валеры Попова про человека, который стал чемпионом, и все перестали ему звонить, думая, что у него теперь отбоя нет от поклонников. Вот и сидит этот чемпион дома, скучает, пока не раздается долгожданный звонок – это ему звонит другой чемпион мира, которому тоже все перестали звонить.

ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Два чемпиона мира – Бродский и Довлатов. Почему не объединить эту парочку в отдельную главу? Тебя Бродский называл ласково Вовой, а Довлатов – Володищей или Вольдемаром. А теперь тебя так зовет Лена Довлатова. А как Бродский звал Довлатова?

ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Как мы с тобой: Сережей. Иногда Сержем. Либо Сергуней. Сергеем – никогда! В их отношениях не было равенства. «Как жаль, что тем, чем стало для меня твое существование, не стало мое существованье для тебя» – передадим Осины стихи Сереже и повернем их обратно к автору. Довлатов никогда не воспринимал Бродского ровней. Да тот бы и не позволил, а кто забывался, ставил на место. Когда при их первой встрече в Нью-Йорке Сережа обратился к Осе на «ты», Бродский тут же его осадил. В «Post mortem» я пишу об этом подробно и ищу причины тиранства Бродского над Довлатовым. С помощью психоанализа. Вот отличие мемуаристики от прозы: первая занимается верхами, вторая – корешками. В «Post mortem» я доискиваюсь до причин этой напряжки между ними. Чем не сюжет: и взаимное притяжение, и отталкивание, и соперничество, и зависимость с неизбежными унижениями…

ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. …понятно кого кем.

ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Не так буквально. Это с нью-йоркской точки зрения Бродского Довлатов – маргинал. Несмотря на свои физические габариты. В Питере все было иначе. Довлатов участвовал в обструкции Бродского после того, как тот прочел у него на дому «Шествие». Такое не забывается. Плюс cherchez la femme. Здесь, в Нью-Йорке, они поменялись местами. Потому Бродский и порекомендовал Сережины рассказы в «Нью-Йоркер», что не считал его соперником. Одновременно зарубил роман Аксёнова и огрызался, когда его упрекали в некошерности поступка: «Имею я право на собственное мнение!»

ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. А помнишь, Сережа сказал, что Бродский теперь ему завидует – никак не ожидал, что «Нью-Йоркер» возьмет рекомендованные им рассказы.

ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Знал бы – не рекомендовал, да? Не знаю. Покровительствовал только тем, кого считал ниже себя, – ровней не выносил. Помнишь, Сережа сам говорил, что Бродский терпеть не может соизмеримых авторов.

ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. А таковые разве были?