Довлатов

Не готов к печати, оказывается, и «Заповедник» — много чего в нем предстоит усовершенствовать. Обсуждается какая-то неизвестная нам глава о защите диссертации «Пушкин в народном сознании», предлагаются нелепые, на наш теперешний взгляд, названия — «Дикий тунгус», «Ныне дикий тунгус»… Как мы знаем, «Заповедник» Довлатов писал еще долго. Их общение — хотя Ефимов по-прежнему живет в Анн-Арборе, — весьма живое, активное, душевное. Они обсуждают отнюдь не только дела, но и семейные новости, передают приветы женам и детям. Что может быть важнее старой дружбы, возникшей еще в Ленинграде? Ведь именно в коммуналке Ефимова все перезнакомились и подружились — и это самое лучшее, что с ними случилось в жизни.

Активная работа Довлатова в «Новом Американце» и на радио «Либерти», и его рассказы, добравшиеся в конце концов до читателя, делают его все более популярным. Постепенно и «коренная» Америка, говорящая на английском, а не только русская эмиграция, «различают» Довлатова. У него появляются переводчицы (почему-то именно переводчицы — роль мужского обаяния в литературных делах никто не отменял), у него есть агент — американец, его порой печатают в «Ньюйоркере», но все это как-то вяло — для настоящего большого успеха в настоящей Америке нужно что-то еще. Довлатов не раз пересказывал свои занудные разговоры с агентом: «Где же успех? Где же известность?» Самый простой ответ был такой: прежде всего, нужен роман, слава может начаться (или не начаться) только с романа. Даже признанные классики начинали с романов и лишь потом позволили себе «роскошь» — писать рассказы. У Довлатова задача более сложная — сделать роман из рассказов! Поэтому они так страстно и упорно ищут с Ефимовым необходимую «сцепку». Получился ли роман? Пожалуй, нет. «Зону», как и все последующие довлатовские произведения, трудно назвать этим именем. Поэтому Довлатов и не стал популярен среди американцев. Но они с Ефимовым гениально слепили что-то такое, что идеально подходит для нас, для нашей дерганой жизни, мало похожей на плавное повествование романа.

В январе 1982 года Довлатов получает восторженное и, как положено, слегка ироническое письмо от Курта Воннегута, одного из знаменитейших тогда американских прозаиков, высоко оценившего его рассказ в «Ньюйоркере». Довлатов скромно пересылает письмо Воннегута Ефимову — не пригодится ли для обложки «Зоны»? Тем более, что рассказ «По прямой», расхваленный Воннегутом, входит в «Зону». В последнем, пришедшем к нам, варианте «Зоны» такого рассказа нет. Во всяком случае — нет такого названия. Значит, работа над «Зоной» еще не закончена. В феврале 1982 года Довлатов сообщает Ефимову, что сдаст «Зону» к 1 мая, а пока что посылает двадцать страниц.

Увы, отношения столь разных людей — скрупулезного, обстоятельного, придирчивого Ефимова и излишне размашистого, увлекающегося Довлатова, не могли долго быть безоблачными.

«Зона» почти готова — и Довлатов заводит речь о романе «Пять углов». Он, похоже, написан еще в России и для теперешнего Довлатова это — пять шагов назад. Но без романа, как утверждают все, настоящим американским писателем не станешь. Ефимов принимает идею романа слегка настороженно, хотя и не отвергает с порога. Не всегда, увы, в их диалоге удавалось говорить прямо и откровенно обо всем, приходилось сдерживаться. Но — сказывается усталость, напряжение в их отношениях нарастает, все чаще срываются слова, которые раньше удавалось сдерживать.

Довлатов вдруг вскользь сообщает о страшном запое, поломавшем весь график его обязательств. Ефимов в ответ язвительно замечает — странно предаваться запоям при столь блистательных литературных успехах и полной семейной идиллии. Ефимов не мог не замечать, что литературные дела Довлатова, всегда прикидывающегося клоуном и недотепой, идут гораздо лучше, чем у него. Довлатова печатают лучшие американские журналы, им интересуются переводчицы, его приглашают на престижные конференции… С Ефимовым ничего похожего не происходит. А Довлатов, при всем при том, позволяет себе еще и запои!

Конечно, Довлатов обозначает свое участие в конференциях самым нелепым, случайным (привел, мол, один друг), да и сами конференции изображает карикатурными, чуть ли не позорными… Но Ефимова этими «довлатовскими штучками» не проведешь — обида, наконец, прорывается в нем.

Смертельно обижает его и то, что Довлатов поддерживает, оказывается, неплохие отношения с Проффером — хотя, вроде бы, при разрыве Проффера с Ефимовым горячо поддерживал Игоря. Ефимов, конечно, требует невозможного — чтобы Довлатов, страстно мечтающий о возобновлении отношений с самым престижным русскоязычным издательством, грубил бы его хозяину, мстя за «поруганную честь» друга. И Ефимову бы Довлатов не помог — и свои надежды на «Ардис» погубил бы… Он шел своей дорогой, однако все эти «компромиссы» тяжело ложились на его сердце, и оно, в конце концов, не выдержало…