Довлатов

Стиль тяжеловатый и довольно нескладный для «законодательницы высокого вкуса». Сперва снисходительно похвалив довлатовскую компанию, она тут же, через несколько страниц, вдруг резко «опускает» ее: мол, с утра до вечера бессмысленно сотрясают воздух, перемывают кости классикам, ничего толком не делая. Но, конечно же, в этих бесконечных разговорах и варилась новая литература. Как же было можно тогда не обсуждать свалившихся на нас как будто с неба, до этого почти неизвестных Пруста и Кафку, Бабеля и Платонова, Олешу и Булгакова? Разумеется, без этой роскоши, без этого счастья не расцвела бы и литература шестидесятых. Открылся прежде тайный мир — и было теперь кому подражать и с кем пытаться соревноваться! Нашему поколению необыкновенно повезло — другим судьба не делала уже таких щедрых подарков. Прежнее литературное поколение практически не знало этих гениев, «объявленных небывшими» советской властью, а следующее за нами уже относилось ко всему, как к данности, а не как к открытию — и это касалось не только литературы, но и других восторгов жизни, которые щедро открылись нам, а потом потускнели и выцвели.

А мы, конечно же, чуть выпив, говорили не о политике (чего о ней говорить-то, хоть тогда, хоть сейчас?) и даже не о девушках (чего тут говорить — надо действовать) — мы с утра до вечера говорили о литературе. И когда сейчас высокое начальство мается — куда же вдруг задевалась культура? — ответ прост: перестали говорить о главном, то есть о книгах… важнее этого для духовности общества нет ничего, и никакой рекламой это не заменишь.

Не были студенты той поры и учеными сухарями, глотавшими книжную пыль… Глотали мы и кое-что еще. На долю нашего поколения выпало первое цветение жизни после сталинской зимы. Появилось вдруг огромное количество элегантных, интеллигентных, небедных людей, возникло вдруг светское общество. Помню роскошные залы лучших городских ресторанов, в которых тогда мы сразу стали своими… Взгляд движется по столикам, и почти за каждым кто-то знакомый машет тебе рукой, а если не знакомый, то симпатичный, близкий, наш!

Мы с обычной стипендией в кошельке могли посещать лучшие городские кабаки — и официанты нас любили, почитали и давали в долг. В этих «храмах роскоши» были вполне приемлемые для нас цены. Очень важно для дальнейшего успеха жизни — в самом начале почувствовать себя принадлежащим к высшему свету, который тогда, несомненно, был. В эти неповторимые годы уже пробудившаяся свобода духа счастливо сочеталась с благоприятной для нас тоталитарной жесткостью иен, и мы могли свободу не только почувствовать, но и отпраздновать. Может быть, потому наше поколение и выросло таким уверенным и даже нахальным, что привычки наши складывались не в подворотнях, как у тех, кто постарше, и не в подвалах, как у последующего за нами «андеграунда», а в лучших местах города, где мы чувствовали себя вполне уверенно.

«Астория» и «Европейская», не говоря уже о более скромных заведениях — «Крыше» и «Восточном», — были постоянным местом наших встреч, как задуманных, так и случайных.

Ася вспоминает:

«В круг друзей, связанных встречами в "Восточном”, входили Сережа Вольф, Андрей Битов, Володя Марамзин. Володя Герасимов, Миша Беломлинский, его жена Вика, Ковенчуки, Глеб Горбовский, а также всегда элегантный, всегда женатый на ком-то новом и загадочном, любимец прекрасного пола и его же покоритель, ученый-физик Миша Петров».

До сих пор стоит перед глазами тот зал, чуть затуманенный сладким дымом от шашлыков, проникающим с кухни. С той поры я не видел более красивых, элегантных людей. Сейчас, в эпоху торжества рынка и прорыва к нам лучших мировых брендов, все одеты как-то кургузо и потерто (хитрости моды, втюхивающей задорого дешевку) — а элегантно одевались только тогда. Какие костюмы, галстуки, пиджаки! Сейчас все это заменено мешковатыми свитерами и джинсами. А тогда! Радостно было смотреть на элегантного кудрявого, румяного, беззаботного — и уже знаменитого Мишу Беломлинского. Их постоянные веселые перешучивания с другом и тоже знаменитым художником Гагой Ковенчуком, составляли радость всей компании: «Послушай, ты, говорящая ветчина!» И то были вовсе не светские бездельники. Их талантливые, и главное, сразу узнаваемые рисунки (не то что нынешние безликие компьютерные поделки!) занимали все, что тогда печаталось — детские и взрослые книги, газеты, журналы, — и как это было талантливо, весело, как поднимало дух! И притом все это делалось как-то легко, беззаботно, играючи. Рядом были их жены, роскошные, красивые и тоже талантливые: Жанна Ковенчук, совершенство в слегка азиатском стиле, и Вика Беломлинская — южная красавица с уклоном на Кавказ.