Довмонт. Князь-меч

Язычник казался огромным. Ростом около двух метров, с широченными плечами и буграми мускулов, грозно перекатывающимися под потной кожей, он чем-то напоминал быка. Чуть наклоненная голова, поистине бычий загривок, мощная, покрытая синими татуировками грудь. Приплюснутый нос, в который так хотелось вставить кольцо, маленькие, дышащие невиданной злобой, глазки, сверкающие из-под массивных надбровных дуг. Руки… несоразмерно длинные руки… как у орангутанга… впрочем, не совсем…

Неандерталец! Да, да – именно он. Игорь-Довмонт ахнул – неужто подобные существа еще сохранились в диких литовских лесах? Да нет, наверное, уж никак не могли. Просто похож. Один тип.

Правой могучей ручищей бугаина сжимал огромную суковатую дубину, больше напоминавшую вырванное с корнями дерево. Впрочем, свое грозное оружие язычник тут же отбросил в сторону, чуть не пришибив кого-то из своих. Выбросив, вытянул вперед руки и пошевелил корявыми пальцами…

– Ну, идите же, трусы!

Бахвалился, нехристь. Поединщика ждал. Что ж, будет тебе поединщик!

Довмонт поднялся на ноги… Но его тут же опередила чья-то стремительная и ловкая тень.

Рогнеда!

В три прыжка безбашенная девчонка оказалась рядом с бугаем. Ухмыльнувшись, сняла перевязь с мечом – недавним княжеским подарком – нагнулась, аккуратно положила в траву. Потом вдруг резко распрямилась, словно пружина, подпрыгнула, метнулась стрелой, уже в воздухе вытянув ногу и ударив язычника в лоб!

Хороший вышел удар! Иного бы враз снесло напрочь… да только не этого быка! Дерзкое нападение разбойницы лишь раззадорило «неандертальца». Хмыкнув, он помотал головою и глухо, по-звериному, зарычав, с неожиданным проворством бросился на девчонку. Та даже не успела сообразить, что происходит… Издав жуткий крик, язычник сгреб атаманшу в охапку, тут же сорвав с нее рубаху и порты. Заломив девушке руки, глумливо осклабился…

Все произошло очень быстро… и что-то еще должно было вот-вот произойти. Что-то очень мерзкое, гнусное…

Довмонт раскрутил на бегу шестопер…

«Неандерталец» громко завыл, рассупонивая штаны…

Князь метнул свое оружие…

С громким противным хлюпаньем перья шестопера впились в череп врага. Прямо в лоб!

Бугай замер. По щекам его потекла темная кровь пополам с мозгами… корявые пальцы разжались, выпуская жертву…

Оскорбленные в своих лучших чувствах язычники выскочили из кустов, явно намереваясь как следует проучить наглецов, не дать им ни малейшего шанса на спасение!

Подбежав, князь схватил разбойницу за руку и потащил за собой. Куда угодно, лишь бы не оставаться здесь, на опушке.

Горячие поклонники Перкунаса между тем ловили своими телами стрелы. Впрочем, эти суровые парни презирали смерть… как презирали теперь и бывшего литовского кунигаса. Видано ли дело? Не ответил на вызов. Девку вместо себя подослал, трус. Да еще так подло убил – унизил! – славного поединщика. Побоялся схватиться по-честному, один на один, как и положено воину. Поступил, как подлый трус, да падет на него вечное презрение!

Язычники-литовцы всегда отличались не только презрением к смерти, но и некой особой моралью. Только вот Даумантасу с недавних пор было плевать на мораль, особенно – на первобытную. Игорь-то был современный человек – циник. И действовал, и поступал – соответственно. Совершенно напрасно наивные почитатели ужей ждали от князя соответствующего поведения, совершенно зря! Просчитались, увы.

– Добейте всех, – покинув свое убежище, приказал Довмонт.

Кто-то из валявшихся в траве литовцев, скрипя зубами, из последних сил бросился на князя… и тотчас же наткнулся на нож.

– Только умоляю – никого не пропустите, – вытащив клинок из обмякшего тела, князь без всяких эмоций вытер его об рубаху убитого и подошел к Рогнеде.

Разбойница уже успела одеться и теперь, усевшись под дубом, натягивала сапоги. Завидев приятеля, девчонка улыбнулась, пожаловалась:

– Вот ведь свинья! Рубаху всю разорвал… Теперь только новую.

Князь присел рядом, погладил подружку по плечу:

– Да не шибко-то и разорвано. Зашить – и все дела.

Зря такое молвил! Вскинулась красавица дева, очами сверкнула, едва по загривку не огрела:

– Ты мне штопаное предлагаешь носить?

– Извини, – развел руками Довмонт. – Подарю тебе рубаху. Тебе какой цвет по нраву? Лазоревый?

– Ну да, лазоревый. Ты же знаешь! И… чтоб вставки шелковые по подолу были.

Пришлось обещать, чего уж. Главное, потом не забыть бы и про рубаху, и про вставки шелковые.

Погибших литовцев князь велел похоронить в общей могиле, в изголовье которой воткнули дубовый кол. Отправив всех прочь, Довмонт задержался, украсил кол цветными ленточками, оторванными от подола плаща:

– Прими, великий Перкунас, этих славных парней. Они были добрыми воинами здесь… столь же истово будут служить и тебе. Пусть светит их душам утренняя звезда Аушрос Варта.

Довмонт не испытывал никаких сомнений относительно правильности своих действий. Язычников нужно было добить, ибо они ничего не сказали бы. И тогда какой толк тащить за собой раненых? Выхаживать будущих мстителей? Ну уж нет, не дождетесь.