Довмонтов меч

«Об обновлении неба, — записывал инок Кирилл, экономно лепя строку к строке, чтобы больше осталось места. — Небо обновляется через 80 лет. Таких обновлений от Адама до 6775 года — 84. От последнего обновления протекло 55 лет. А от рождения князя Довмонта до настоящего времени 26 лет, а месяцев 312, а недель 1354, а дней 9500 без трёх дней, а дневных часов 113960 и столько же ночных».

Инок Кирилл, дойдя вместе с войском князя до Великого Новгорода, удалился в Антониев монастырь, где игумен Нифонт лично подвёл его к чудесному камню, что хранился как святыня в Рождественском соборе обители, показал купчую и духовную грамоты за подписью Антония Римлянина. Да и сам игумен был учеником преподобного Нифонта, Нифонт же являлся учеником преподобного Андрея, а уж тот был учеником самого Антония и преемником его.

Библиотека обители была богата. Инок Кирилл составил подробную запись её и испросил десяток книг сроком на год для переписки во Пскове.

Когда наступил оговорённый срок возвращения, инок присоединился к печальному обозу, что вёз убиенных псковских воинов, погибших в войне против латинян, а там они встретились и с самим княжьим войском.

Так вместе как выходили, так и вошли они в дом Святой Троицы.

Псков их встречал звоном колоколов. И для одних день этот стал праздником: счастливые жёны обнимали супругов, дети висли на плечах отцов, а старцы были рады видеть возмужавших своих сыновей. Другие же умывались слезами и долго думали о странных путях человеческих, поведших воинов в чужие земли, чтобы воспрепятствовать чьим-то чужим детям, мужьям и супругам разбойничать на здешней земле, и о тех близких, что сложили по такому делу свои головы вдалеке от дома.

Закоченелые тела павших воинов перенесли в храм Пресвятой Троицы, отпели, как положено по православным канонам, и захоронили в мёрзлой земле на краю посада.

Столь долгая осада

о Пскове узнал Довмонт печальную новость. Пока он был в долгом походе, мать его, которая много болела, тихо скончалась. Она умерла на руках сестры, княгини Евпраксии.

— А я ухожу в монастырь, Довмонтушко, — сказала княгиня, отведя Довмонта к могиле матери.

А князь со стыдом подумал, что не успел он как следует проститься с матерью. Когда уходил в поход, она лежала — снова болела — и потянулась к нему с улыбкой, а он уже торопился, его ждали, и потому не расслышал, что она сказала на прощание, быстро ушёл.

Знал бы, что это последний был её разговор! Так же и с дядькой Лукой — дядька Лука так и погиб, спасая его. И не успели они сказать друг другу прощальное важное слово.

— А я постригаюсь, — повторила княгиня Евпраксия и показала в сторону реки Великой.

Там на другом берегу стоял женский монастырь. Довмонт уж знал, что основала его псковская княгиня Евфросиния, супруга полоумного князя Ярослава Владимировича. Того самого, что ушёл в рыцари и даже навёл рыцарей на Псков. После Ледового побоища ему удалось скрыться, он женился на дочери немецкого графа да так и бродил где-то вместе с другими рыцарями. Супруга же основала женскую обитель. На судне из Нидерландов ей привезли обожжённый в каменном угле кирпич. Этим кирпичом вперемежку с псковской белой плитой артель выложила стены храма Святого Иоанна Предтечи.

А спустя несколько лет — после того как бывший муж пригласил её на свидание в ливонский городок Медвежья Гора, а пасынок умертвил — мощи её захоронили в том же храме, который она и построила.

В эту обитель уходила теперь княгиня Евпраксия.

— Мирская жизнь моя кончена. Дети постриглись иноками, и я за ними, — сказала она Довмонту.

Близнецов-братьев Довмонт увидел на службе в церковном хоре, которым управлял инок Кирилл.

За год они подросли, лица их ещё более посветлели, и в монашеской одежде они выпевали псалмы тоненькими голосами.

— Ты не путаешь их? — спросил Довмонт Кирилла.

— Нет, князь, как можно! Вглядись: у одного родинка на правой щеке, у другого — на левой. Один больше прилежен в духовном пении, зато другой — книгочей.

Инок Кирилл подружился с басурманскими врачевателями Ибн Хафизом и Убайдом.

В марте, перед началом весенней распутицы, пришёл в Псков из Новгорода последний санный обоз.

Обоз охраняла конная стража, саней было не меньше дюжины — разные там везли товары; одни же сани были аккуратно прикрыты рогожами. Первым, к кому обратился старший из стражников, был инок Кирилл. Он как раз шёл из храма в Завеличье.

— Слыхал ли ты здесь об иноземном лекаре? — спросил старший из стражников, в крашеном кожухе с длинным мехом вовнутрь.

— Это какой же? — осторожно поинтересовался инок. — Не из басурман ли?

— Из них.

— У нас тут два лекаря от басурман. Ты про какого спрашиваешь?

— Ибрахим ибн Хафиз — есть такой тут у вас?

— Старый который? — уточнил инок. — Борода седая?

— Не знаю я, какая у него борода — седая или пегая, мне имя сказано, и сундуки вот велено ему доставить.

— В немецкой живут слободе, с краю за корчмой, — сказал инок, — давай отведу, так не найдёшь.