Даро помнила, как красотка Шаре со злостью шепнула какому-то нобилю, что горбун носит свой горб как корону и что у него под кожей наверняка растет еще одна кольчуга. Дариоло и сама полагала младшего Тагэре лишенным чувств. Она восхищалась его умом, силой, благородством, но он ей казался сверхчеловеком, которому нет дела до всяческих мелочей, столь важных для простых смертных. А сейчас полубог рыдал, закрыв лицо руками, в заброшенном дворце. Умом девушка понимала, что нужно тихонько скользнуть мимо и навеки забыть об увиденном. Александр (она не заметила, что впервые про себя назвала Эстре по имени) не простит, что кто-то стал свидетелем его слабости. Даро все понимала, но уйти не могла. Герцог судорожно вздохнул, отнял руки от лица, встал и подошел к окну. Он изо всех сил пытался справиться с собой, но плечи все еще вздрагивали. Если бежать, то сейчас, но Даро, потрясенная открывшейся ей болью, промедлила. Александр отошел от окна и сел на кровать спиной к двери, опустив темноволосую голову. И тут Даро, не отдавая себе отчета в том, что творит, бросилась к нему так стремительно, что задумавшийся о чем-то герцог не успел вскочить. Даро упала на колени у его ног и, отчего-то сама заливаясь слезами, схватила за руки:
– Александр! Во имя Эрасти... Я могу помочь?
Он вздрогнул, но рук не отнял, а тихо и грустно взглянул в наполненные слезами огромные южные глаза.
– Со мной все в порядке, Даро... Сегодня день рождения Дени, ему бы исполнилось пятьдесят восемь, хотя ты же не знаешь...
– Простите, – она побледнела, потом покраснела, – я случайно... Клянусь! Я нашла сломанное окно, а иногда так не хочется никого видеть...
– Тебе тоже? – На красивых губах промелькнуло подобие улыбки. – Это я сломал защелку... Вернее, ломаю третий год, Старый Дворец мне казался вполне безопасным убежищем.
– Простите, – еще раз беспомощно пробормотала Даро, – жизнью клянусь, никому об этом не расскажу.
– Да уж, – он уже вполне овладел собой, – Вилльо при всей своей скупости не пожалели бы пары поместий, чтобы увидеть меня таким, каким увидела ты...
– Я не скажу, – повторила Даро и тут поняла, что продолжает стоять на коленях, сжимая сильные руки герцога, и отчего-то пожалела, что этот миг сейчас закончится и закончится навсегда, – Алек... Монсигнор, я скорее умру, чем причиню вам боль.
– Ты уж лучше живи и будь счастливой. Никого и ничего не бойся, этих спесивых балбесов я всегда на место поставлю. Скоро ты встретишь какого-нибудь рыцаря...
– Мне не нужен какой-нибудь рыцарь, – дрожащим голоском проблеяла Даро, в ужасе от своей смелости и от своей прежней слепоты, – мне никто не нужен... и никогда не будет нужен... кроме вас!
Синее свечение медленно перетекало в фиолетовое, чтобы затем налиться красным. Рамиэрль и Норгэрель не могли оторвать взгляд от радужного мерцания. Вряд ли у них хватит сил и мужества повторить этот путь, хотя, если не будет другого выхода...
Их обступала тьма. Рамиэрлю доводилось бывать в знаменитых армских копях, однажды его проводник выронил светец, и эльфа обступила кромешная чернота. Тогда он едва не выдал себя, в последней момент сдержав готовое сорваться с языка заклинание светящегося шара, но даже там, глубоко под землей, отсутствие света не было столь пугающим, как здесь, где угадывалось огромное пространство. Под их ногами, без сомнения, была земля, вернее, растрескавшийся камень, а вот что находилось над головами? Небо? Небо без луны и звезд, не говоря уж о солнце? Никакая облачная пелена не смогла бы убить все лучи. Ставшее пурпурным свечение Врат позволяло рассмотреть нагромождение отливающих металлическим блеском камней, словно брошенных кем-то на черную шероховатую поверхность, но дальше все тонуло в безжалостной и бесконечной тьме. Роман решительно повернулся спиной к проходу:
– Надо идти.
– Куда? – откликнулся шепотом Норгэрель, и Нэо это отчего-то взбесило.
– Не знаю, но идти. Бежать. Ползти, но не стоять и не глазеть на эту проклятую дырку.
– Почему ты кричишь?
– А почему ты шепчешь, как влюбленный монах? Пошли...