Спустя чуть меньше месяца, Дугласа выпустили из тюрьмы. Могли, конечно, и раньше, но пока выясняли, разбирались, заполоняли отчёты и декларации, потом день Святого Варфоломея выбил полицейских из рабочего состояния на некоторое время. В итоге бедолага всё же оказался на свободе и за него следовало порадоваться. Все в доме на окраине города радовались. Женщины плакали от счастья и забрасывали Дугласа вопросами. Тот, оголодавший и уставший, ел как не в себя и с набитым ртом рассказывал, что с ними со всеми делали, как допрашивали. В конце концов выяснилось, что задержанные больше просто сидели за решёткой и до них никому не было дела. А допросы велись больше для галочки.
С работы парня уволили, точнее прогнали шумно и с позором. Дуглас уже много раз обещал начальнику станции больше не ввязываться в драки и не подвергать себя опасности, но как выяснилось, слова не сдержал, отчего пару дней станция перебивалась без механика, пока ему не нашли толковую замену. Начальник долго жалел несчастного. Он знал, что Дуглас — единственный кормилец в семье и терпел его революционные выходки, но всему когда-нибудь наступает предел. Теперь уставший, заметно похудевший, обросший волосами и бородой безработный парень сидел на кухне вместе с Лорой и пил чай. Родственницы уже заснули и можно было обсудить всё без лишних вздохов сочувствия.
— Молодец, что ушла оттуда, — Дуглас отпил из жестяной чашки, со стуком возвращая её обратно на стол.
Лора потупила взгляд и, не желая поддерживать болезненную тему разговора, сменила её.
— Я ходила на собрание!
Дуглас подался вперёд, внимательно вглядываясь во взволнованное лицо девушки, пока она пыталась изобразить на нём воодушевление.
— Что за собрание?
— Нашла у тебя на столе буклет, — она вынула из кармана сложенный затертый листок. — Женщины за равноправие. Мне понравилось.
— Я знаю их, толковые девчонки. Они уже давно подготовили свою политическую программу, предложения социальных обновлений. В основном касаемо равноправия полов, но и общие положения неплохие. Многие парни сочувствуют им и поддерживают, но вряд ли в ближайшее время они смогут пробиться в парламент. Они только называют себя партией, официально они — просто собрание идейных.
— Я пообщалась с некоторыми из них после заседания. Мне предложили вступить. Они помогают с трудоустройством. Возможно, смогу вернуться в прачечную, — Лора замолчала и поднесла свою чашку к губам.
Дуглас, конечно, был простоват и необдуманно пылок в своих устремлениях, но он не был глупцом. Встретив Лору на крыльце дома, он почти сразу обратил внимание на её скованность, на натянутую улыбку, хоть она и была безумно рада увидеть его живым и здоровым. От внимательного взгляда не скрылся почти заживший синяк у основания шеи, который девушка усиленно прикрывала платочком. Изредка во время их разговора он пытался направить его в нужную сторону, но Лора упорно отводила своё повествование от тяжёлой темы, что окончательно убедило парня в правоте зародившихся подозрений.
— В партии много девчонок после гильдии, — прямо заявил он, не сводя глаз с подруги.
— Да, мы познакомились, — Лора уже с трудом удерживала волнение и тяжёлое дыхание.
— Многие из них не успели вовремя уйти, — проговорил он, встав из-за стола и наскоро ополоснув кружку водой из графина. Только теперь Дуглас пожалел о своих словах, не сразу заметив, что девушка затряслась от беззвучного рыдания. Когда он обернулся к ней, Лора сидела, закрыв лицо руками. Парень бросился к ней, упал на колени, обнял за ноги и прижал их к себе. Он шепотом просил у неё прощения, она ничего не отвечала, а только всхлипывала и содрогалась от слез. Когда Лора успокоилась, Дуглас разжал объятия и, глядя прямо в заплаканные глаза, произнёс. — Пора ложиться спать. Мы все устали. Теперь всё будет хорошо.
В окнах дома на окраине погасла последняя лампа и лишь после того, как тишина окутала эти стены, чёрная тень прошмыгнула от крыльца к калитке и скрылась в темноте.
Прошло три дня. Дуглас каждый раз уходил с утра пораньше, как он говорил, на поиски работы, Лора действительно вступила в партию «Женщины за равноправие» и вскоре начала трудиться в прачечной.