Дождь

Она не шла, она летела ему навстречу и, увидев его у дома, обрадовалась так, будто встретила любимого после долгой разлуки. Она бросилась ему на шею и вдруг почувствовала, как он, обняв, закружил ее, как они оторвались от земли и медленно поплыли по переулку на уровне третьего этажа, мимо окна слесаря Баратынского, стоявшего уже в плаще, наброшенном на голое тело, и учившего наизусть роль Дон-Гуана.

Еще не смею верить,

Не смею счастью моему предаться...

Я завтра вас увижу...

Проследив глазами за плывущей мимо дочерью главбуха, Баратынский уже хотел продолжить декламацию перед зеркалом, как в голову ему стукнуло: они плыли по воздуху сами по себе, как птицы!

Баратынский выглянул в окно и увидел, что они плывут дальше.

- Что это такое? - забормотал он. - Это что за дикость?! Если каждый начнет туда-сюда?!.

Он выбежал из дома. Дочка главбуха с патлатым, его Баратынский уже раз видел в окне у Неверующего, выплыли из переулка и, - поднявшись выше, вскоре скрылись за одним из домов.

- Черт! Это ж среди бела дня! - Баратынский хотел уже бежать на соседнюю улицу, как вдруг обратил внимание, что стоит в центре небольшой толпы зевак, а перед ним красуется милиционер.

- Видели?!. - загоревшись, спросил он.

- Что? - вежливо спросил милиционер.

- Ну, двое летают, дочка главбуха с патлатым этим?

- Где летают, на чем? - поинтересовался милиционер.

- Над головами, взяли и полетели! - И Баратынский стал подпрыгивать, показывая, как они летают. Толпа развеселилась. Подъехала, мигая вертушкой, ПМГушка.

- Пройдемте! - козырнув, милиционер указал на машину.

- Зачем? - не понял Баратынский.

- Там и разберемся: кто летает, где и зачем?

- А чего разбираться, мне и так ясно, - усмехнулся Баратынский. - Она либо ведьма, либо я сошел с ума.

Публика загоготала. И только тут до Баратынского дошло: он стоял на мостовой в одних трусах и бутафорской шляпе.

- Вот черт, одеться забыл! - Баратынский хотел дать деру, но милиционер уже крепко держал его за руку.

"Ну все, влип, - подумал Баратынский. - Идиот! Надо ж на что купился, а?!."

Он уже садился в машину, когда снова увидел их. Они летели, обнявшись, и, как показалось Баратынскому, целовались.

Они сидели в комнате Петра Иваныча на старом кожаном диване, и Дождь держал ее руку в своей руке.

- Меня стал преследовать запах моря, - говорила она. - Иду по улице, и почему-то воздух пахнет мидиями и теплым песком... Теперь я вспомнила: от Бальдо все время пахло то луком, то чесноком, то вдруг мускатом, он постоянно болтался на кухне возле поварихи, я уже забыла, как ее звали, Катерина или Куррадина, пышная, теплая, как каравай хлеба. Бальдо вечно к ней приставал, осыпая ее упреками, хотя, кажется, чего упрекать, - каждое утро он, зевая, шел за мной с пузатой сумой всякого съестного: и кусок мяса, и рыба, и сыр, и вино, и хлеб. И все это он съедал враз, отползал в тень и храпел часа четыре. Потом с визгом купался и начинал стонать...

- И мне приходилось загодя покупать для него вторую суму провизии, которую он съедал после купания...

- Нам если доставалось крылышко перепелки или кусок сыра, то это было счастьем!. - смеялась Лена.

- Если мы вовремя успевали у него выхватить! - уточнял Дождь.

- А что происходило дома, когда мы приходили! - продолжала вспоминать она. - Он просто набрасывался на еду, и его Катерина потом не могла добудиться, чтобы получить толику положенных ей ласк!..

Зазвонил телефон. Лена дернулась, но, вспомнив Чугунова, решила не подходить. Однако телефон не умолкал, и ей пришлось взять трубку. Звонили из райотдела милиции. Лейтенант Луков передал трубку Баратынскому.

- Ленка, это я, Дмитрий Баратынский! Скажи, ты летала сегодня с этим, ну... сама знаешь?!. А?!.

- Летала, - помолчав, сказала Лена.

- Во! - вдруг дико заорал Баратынский. - Она летала! А я что говорил! Что и требовалось доказать! Трубку взял Луков.

- Это товарищ Неверующая? - спросил он.

- Да, - ответила Лена.

- На чем вы летали? - спросил Луков.

- Ни на чем, просто так...

- Понятно, - усмехнулся Луков. - Извините за беспокойство, до свидания!..

- До свидания, - сказала Лена и положила трубку.

Вечером у себя дома Баратынский плакал, уткнувшись лицом в пухлые Дусины колени, плакал из-за того, что не помнил ни строчки из "Каменного гостя", все вылетело из-за этого дурацкого происшествия, и он совсем не может играть, не ощущает ничего, пусто все в душе и на сердце.

- Это она, она накаркала! - в слезах кричал он, тыча пальцем вниз. - Она, ведьма чертова!

- Да уж какая из нее ведьма? Из Ленки-то?!. Ну, чо ты придумываешь?!. улыбалась Дуся.

- А кто это со мной все проделал?!. Значит, он, летальщик или дьявол, как его там?! Я же чувствовал роль, чувствовал и Верку эту, ну, которая Лауру играет, прямо затискивал, так и горел весь, пылал, был счастлив, как идиот, а сейчас...

- Я этой Верке глаза выцарапаю! - вдруг оттолкнув его, взвилась Дуська. Я те покажу горение, ты у меня потискаешь, уродина плешивая! На порог больше ДК не взойдешь, вражина, понял?!.

- Ты чего, чего взбеленилась, оглашенная?! Озверела совсем?!. поднимаясь и хлюпая носом, возмутился Баратынский.