Дождь для Данаи (сборник)

Вселенная – продукт Книги, букв, построенных в единственном порядке. Единственность этого порядка и есть суть стиля. От него зависит не только качество порождаемого, но и благополучие родов вообще. И потому стиль так важен – из-за весомости производимого: вселенной романа, стиха. Достойный внимания стиль немыслим вне порождающего его мифа. (К слову, Набоков – в отличие, скажем, от Платонова – таким мифом не владел.) Апокриф – залог каноничности. Таким образом, сто́ящее произведение всегда апокриф. Следовательно, прежде чем писать (порождать), требуется овладеть мифом, не обязательно вселенского размера, но – хотя бы масштаба рассказа.

Органичность

Литературное произведение – не конструкция, но организм. Конструкция – штука мертвенная, функциональная, как инструмент; неудобная в руках, как скальпель. Мы же хотим от слов жизни. Написанное должно быть теплым, как кровь, живым, как кожа, губы, руки, глаза.

Чтобы выжить, мы хотим делать истории, побуждающие воображение к творению. В равной степени невозможно испытывать сколько-нибудь серьезные чувства ни к мертвецу, ни к механизму. Любовь жива, только если питаема живым: человеком, но не куклой. Следовательно, персонажи должны быть людьми, а произведение – если не человеком, то – живой, как душа, мыслящей субстанцией.

Поэтичность

Шкловский говорил: если проза вянет, то сок жизни – мед мифа – ей брать не у кого, кроме как у высшего – поэзии. Следовательно, чтобы развиваться, учиться прозе нужно у стиха.

И следовательно, сейчас особенно следует прислушаться к Мандельштаму, который возражал Чаадаеву на то, что у России нет истории (только сплошной террор, пьянство и воровство), говоря: у России есть русский язык, и мало того, что в нем все – и история и смысл российского существования, но так же и то, что язык составляет неприкасаемый духовный запас нации, что он способен порождать новые смыслы цивилизации, имеющие высокое значение в мировой культуре.

Метафора как зерно реальности

Метафора – это зерно не только иной реальности, но реальности вообще. В метафоре кроется принцип оживления произведения, его творящий принцип. Мало того, что метафора орган зрения. Она способна, будучи запущена импульсом оплодотворяющего сравнения (метафора – пчела, опыляющая предметы, – энергия ее сравнительного перелета от слова к слову, от цветка к цветку, как взрыв, рождает смысл), облететь, творя, весь мир. Это не красноречие и не метафорический автоизыск: чтобы набрать кило меду, пчела делает под сто миллионов цветочных облетов. Мир, раскрывающийся в череде этих полетов, как полет стрелы Улисса, раскрывшийся в ожерелье игольных ушек, – уникален в той мере, в какой уникален запустивший ее эллипс.

Метафора – главный инструмент возведения здания всеединства. Чтобы это понять, всего достаточно взять на ладонь прозрачную пчелу метафоры и увидеть в ее трудолюбивых лапках мир.

О «Сохрани мою речь навсегда…»

Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма.
За смолу кругового терпенья, за совестный деготь труда.
Так вода в новгородских колодцах должна быть черна и сладима.
Чтобы в ней к Рождеству отразилась семью плавниками звезда.

И за это отец мой, мой друг и помощник мой грубый,

Я – непризнанный брат, отщепенец в народной семье —
Обещаю построить такие дремучие срубы,
Чтобы в них татарва опускала князей на бадье.

Лишь бы только любили меня эти мерзлые плахи!

Как нацелясь на смерть, городки зашибают в саду,
Я за это всю жизнь прохожу хоть в железной рубахе
И для казни петровской в лесу топорище найду.

Самые загадочные вещи – сгустки прозрачности. Что может быть таинственнее невидимки?

На поверку «Сохрани…» – совсем не темное, хотя, кажется, вполне «каббалистическое» стихотворение.

Вот некоторые конспективно размашистые смычки.

1. «Смола кругового терпенья» – древесные кольца, капельки смолы на свежем спиле плахи: сруб.

1.1. Несчастье и дым вот откуда: ДЕГОТЬ – смолистая и пригорелая жидкость, выгоняемая из бересты огнем. «Гнать, сидеть или курить деготь». «Ложка меду, а бочка дегтю, так на свете живется».

1.2. Важно: деготь связан с письменностью, не столько потому, что чернильно черен, сколько потому, что возгоняется из бересты-бумаги – огнем, то есть словом, письмом, трением пера.