Дождь для Данаи (сборник)

Однако остановился на 47. Подсчитаем расклад по выигрышам: 47 → 3+1+7; 47 + 47 = 94 (13); 94 + 94 = 188 → 17, – что и неудивительно.

Еще о числах. Не раз было отмечено, что 17 – число, метонимически определяющее онтологическую структуру петербургской утопии. Например, в эссе Евгения Иванова, написанном в 1907 году (17, кстати), указывается, что 17 – число судьбы города, число вещее. Что 17 оказывается петербургским числом у автора «Медного всадника», поскольку в 17-й главе Апокалипсиса говорится о сидящей на Звере блуднице. Что высота Медного Всадника – 17,5 футов (17:30 – время дуэли Пушкина). И что нумер, в котором сидит Германн в Обуховской лечебнице, – 17-й. Остается к этому списку добавить, что Достоевский переписывал «Пиковую даму» в виде «Преступления и наказания», живя в доме № 7 в Столярном переулке, в 17-й квартире… И что кошелек, вынесенный Раскольниковым от процентщицы, содержал 317 рублей серебром, что расстояние от его дома до дома старухи было ровно 730 шагов…

11

Германн – не только потому Германн, что он германец, «немецкий характер», что его имя – «говорящее»: «Германн – немец, он расчетлив – в этом все», – невротическим хореем заметил Томский. Так излечивается заикание: больному прописывают ритмизировать речь, – и так автор нервически проговаривается о самом важном, находящемся под спудом замысла.

Германн расчетлив. Он постоянно рассчитывает и последовательно добивается рассчитанного. Всякой цели он предъявляет алгоритм. Он вычислил Лизавету Ивановну – и добился ее, привел в исполнение (заимствованное из романа любовное признание – по сути, действует так же, как заимствованные из романа Чаплицкого и графини три карты). И вот он решил поставить самую сильную карту: вычислить Провидение.

Но Господь не вычислим.

12

Итак, кара настигает Германна не из-за его дерзновенности, а из-за его линейности. Замечательна контрастность: парадоксальная сложность описания характера Германна – и плоское решение этой загадки.

Когда шахматист-любитель наблюдает игру гроссмейстеров мирового уровня, ходы их партии могут показаться ему абсурдными, необъяснимыми.

Безусловно, свобода первична по отношению к выбору. Однако проблема отказа от сложного выбора (в повести смоделированная штосом: туз налево, дама направо) обнаруживает закономерность: чем выше уровень способностей, тем больше степеней свободы. Германн не стал действовать – выбирать самостоятельно, а достал калькулятор.

Легкие предметы (легкомысленная Венера и легковесный Чаплицкий) при любой силе взрывной волны остаются целы, отлетая. В отличие от тяжеловесных, недвижимых.

Кара настигает Германна не через внедрение ошибки, ляпа – вмешательства демонских сил в течение вычислимой, хотя и чудесной реальности, – а как противодействие его отказу – или, если угодно, его неспособности воспринимать случайность как подвижность сознательного выбора. Или – из-за того, что Германн олицетворяет наступавшую эпоху машин, эпоху машинальности; олицетворяет тем, что сам является машиной, – и всей циничностью своего редукционистского содержания обворовывает мир, богатый чистой метафизической надеждой.

Парадоксальность описания характера Германна заслоняет его варварское содержание – и искусно вводит читателя в художественное, продуктивное заблуждение.

Убийственной характеристикой прямолинейности Германна является его указанное автором суеверие:

«Имея мало истинной веры, он имел множество предрассудков». Это очень важный момент. Германн приходит на отпевание в церковь, валяется на холодном полу, подходит ко гробу – не по воле совести, а по суеверию, что «мертвая графиня могла иметь вредное влияние на его жизнь». И вот он отпрянул и оступился, ударился навзничь оземь: обдернулся в первый раз.

Суеверие является прямым следствием идолопоклонства, преклонением перед роком, непрекословной необходимостью. Суть же монотеизма состоит в том, что утверждается возможность личного диалога с Всевышним.

Вот это неприятие поклонения року, «твердому раскладу» – и веры в вычислимость того, что находится во власти Провидения, – и составляет важнейший этический смысл повести.

13

Бессмысленность попыток фрейдисткого анализа содержания повести стоит краткого, но отдельного упоминания. Смешно и горько думать, что суть «Пиковой дамы» исчерпывается тем, что Германн – ананкаст (обсессивно-компульсивный педантический характер), испытавший в детстве пристрастие к фекально-анальному наслаждению, накопительного типа. При том, что реальная связь денег и дерьма – всеобщего ценностного эквивалента и эквивалента всеобщего бесценка – очевидна и без привлечения золотарей.

14

Совпадение. Без четверти три явилась Германну графиня. Без четверти три (однако пополудни) скончался Пушкин. Представим себе положение стрелок на циферблате. Горизонт? Черта раздела верха и низа, высшего и низменного, видимого и невидимого.

И если вписать в циферблат распятого человека…

15

И на самом деле не очень важно, что выбрать – из двух версий, реальной и волшебной, о которых пишет Достоевский в 1880 году в одном из своих писем: