Дождь-городок

И она снова тихо засмеялась.

Чтобы ответить, мне нужно было увидеть ее лицо. Я встал и шагнул к Вике. Она тоже поднялась:

— Зажги свет, Коля…

Но и без света я уже видел ее глаза и видел, что нас только двое в этой комнате, и все, что может сейчас случиться, зависит только от нас самих.

— Вика…

Я положил ладони на ее щеки и притянул ее лицо к своему. Она не закрыла глаза, и я поцеловал ее, глядя прямо в эти широко открытые глаза, чтобы понять, что же происходит. В них не было ни смеха, ни озорства. Мне показалось, что она тоже хочет что-то спросить, что и для нее все это неожиданно, и все-таки я нужен ей, пусть только сегодня, сейчас, но я нужен ей, и от этого мне стало так радостно, как бывает, когда мальчишкой паришь во сне над землей. Я очень неловко подхватил ее под колени и, качнувшись, поднял на руки.

— Как у тебя сердце колотится, — шепнула Вика.

Потом мы вместе расстегивали ее платье и никак не могли одолеть одну пуговицу. Выло и страшно, и неудобно, и немножко смешно, и еще как-то, как это бывает в первый раз…

Когда все кончилось, мы долго лежали рядом и ничего не говорили друг другу. Я дышал запахом ее волос, раскинувшихся по подушке, да слышал ее дыхание, ровное и глубокое. Наконец, Вика сказала первая:

— Представляю, что ты сейчас думаешь обо мне…

Я не думал ничего, потому что еще не мог поверить во все, что случилось. Но слова ее вызвали ревнивую мысль. Я слышал, что мужчина после близости с женщиной испытывает к ней чувство отчуждения, и подумал, что Вике известно об этом не только из книг. Но тут же волна нежности и благодарности к женщине, сделавшей для меня так много, захлестнула эту болезненную мысль. Однако я не нашелся что сказать.

Вика встала, я слышал, как она приводит себя в порядок. Потом щелкнул выключатель. Я открыл глаза. Она снова сидела в том же кресле, поджав под себя ноги и натянув платье на колени. Все в комнате было по-прежнему, и китаец на туалетном столике продолжал меланхолично покачивать головой.

Это было поразительно, но вокруг ровным счетом ничего не изменилось. Мне вдруг стало ужасно неловко. Я вернулся на землю и не знал, что делать. Говорить о любви, просить прощения? С первым я опоздал, второе было бы глупо. Я просто подошел к Вике и сел на ковер.

Наверно, я был похож на нашкодившего щенка, потому что она улыбнулась:

— Причешись. Вихры у тебя такие смешные.

Я послушно достал расческу.

— Знаешь, я не ожидала от тебя такого… Так что ж ты обо мне думаешь?

— По-моему, ты очень хорошая…

— Женщине этого мало, Коленька.

Я положил ей голову на колени.

— Я знаю… Но я не знаю, как все сказать.

Она вздохнула:

— Ты прав. Не нужно говорить, когда не хочется.

Вика положила мне руку на голову и повернула ее лицом от себя.

— Сиди так и не смотри на меня, ладно? Мне немножко стыдно. Природа к нам несправедлива, Коля. Мы всегда виноваты… — Она погладила меня по волосам, как маленького. — И не бойся, пожалуйста! Замуж я за тебя не собираюсь. Просто ты мой сейчас, и всё. А дальше… Что будет дальше, ты знаешь? Я не знаю!

Я тоже не знал, но мне и не хотелось ничего знать. Мне было и так хорошо.

Постучали. Вика поморщилась и, мельком глянув в зеркало, пошла открывать. Я поднялся и надел пиджак. «Неужели майор?» Меньше всего мне хотелось его сейчас видеть.

Вошла хозяйка. Она оглядела меня с любопытством и сказала чуть жеманно:

— Я не знала, Витенька, что у тебя гости.

— Это наш учитель, Ольга Антоновна. Он зашел за книгой. А вы что хотели?

— Да я насчет той выкройки… Но если тебе некогда…

— Пожалуйста, пожалуйста! Садитесь. Николай Сергеевич все равно уже уходить собрался.

— Да, мне пора…

Я сказал это искренне. Чтобы все понять, нужно было остаться одному.

В коридоре она обхватила меня за шею и поцеловала.

Я вышел в темную, морозную улицу.

*

В тот вечер можно было всерьез подумать, что дожди кончились и на пороге настоящая зима. Колючий морозный ветерок быстро приводил в себя, и шагов через двадцать я поверил, что то, что было, было действительно. И мне захотелось заорать на всю улицу.