Дождь-городок

Бабушка была мать Андрея Павловича. Ей и принадлежала хата, в которой мы ели пельмени. Так что Ступак не кокетничал, называя себя здешним хохлом. Зато окающая Светлана была, конечно, северянкой. Недаром же она потчевала нас пельменями, а не варениками. Однако в тот день гораздо больше меня интересовало другое.

— Расскажите что-нибудь о школе, — попросил я.

Светлана тряхнула головой, отбрасывая со лба волосы.

— А что вам говорили в облоно?

— Говорили, что школа числится в лучших, что мне повезло и я должен гордиться…

— Все правильно. Можете начинать гордиться.

— Серьезно?

— Поживете — увидите, — сказал Ступак. — Такие вещи лучше познаются собственным опытом.

— Ну, а самим-то вам здесь нравится?

— Дом строим, Николай Сергеевич. Тут неподалеку…

В ответе звучала недоговоренность, но Андрей Павлович был прав: лучше все увидеть собственными глазами. Ждать-то оставалось недолго. Я подумал, что в моих расспросах есть что-то мальчишеское, несолидное, и не стал больше говорить о школе.

Положили меня на раскладушке во дворе. Ветер утих, намаявшись за день, жара тоже уступила. Дышать стало легко и приятно. Спать не хотелось. Все вокруг было слишком непривычным: узловатые, жестколистые ветки вишни над головой, белеющая в темноте хата, близкое, в ярких звездах, небо, беспокойная перекличка собак за плетнем… Не верилось, что все это реально, что так будет и завтра, и через месяц, и еще очень долго, я не знал сколько, а с потрескавшимся асфальтом двор, комната на пятом этаже, улица, гремящая трамваями, в большом городе, где я родился и вырос, находятся далеко-далеко, за полторы тысячи километров…

Я вспомнил свой отъезд из дому, мать на перроне среди толпы людей, слезы на ее глазах, жаркие станции, с кипятком, бьющим из бронзовых, окутанных паром кранов, баб в цветастых платках, предлагавших пассажирам вареных кур, рассыпчатый картофель и жерделы в ведрах, тесное купе и стук домино, перемешивающийся со стуком колес.

И вот — ни стука, ни беспокойных соседей. Вместо залитого асфальтом двора — степной городок, в котором я знаю пока только двух людей. Они понравились мне, как могут нравиться люди в молодости, сразу и без сомнений. Я был не просто благодарен им за гостеприимство, но уже любил их и радовался, что буду работать вместе с ними, и мне хотелось, чтобы они тоже полюбили меня и я смог бы сделать для них что-нибудь хорошее. И еще я думал, что и другие учителя и директор тоже должны быть простыми и сердечными людьми, с которыми легко и радостно работать, которых уважают и любят ученики и которые будут уважать и любить меня, и все вообще будет замечательно…

Утром Ступак повел меня снова в школу.

— Хотите посмотреть город? — предложил он.

— Разумеется…

— Тогда сделаем небольшой крюк.

Мы спустились на соседнюю улицу и по ней вышли к реке. Собственно, здесь сходились даже две реки, деля городок на три части, соединенные старыми деревянными мостами. По мостам все время что-то двигалось: то быки тянули арбу с соломой, то осторожно проползала груженая трехтонка, прижимая пешеходов к шатким перилам.

— Между прочим, в свое время здесь была граница трех государств, — сказал Андрей Павлович. — Мы с вами сейчас на турецкой стороне, там была Польша, а тут Россия… Один петух будил подданных трех монархов. Таковы «дней старинных анекдоты».

Возле моста начинался большой, давней посадки городской сад. Деревянная арка с выгоревшими флажками и фанерными кренделями букв, составлявшими слова «Парк культуры и отдыха», символизировала в нем день сегодняшний, зато тенистые, запущенные аллеи парка вызывали в памяти тургеневские страницы. Здесь было совсем мало людей, и вкопанные в землю скамейки из толстых досок стояли, присыпанные сбитыми ветром листьями.

Из парка мы вышли в самый центр городка. Широкая и короткая улица, вымощенная плохо обработанным булыжником, соединяла две круглые площади. На одну из них выходил уже знакомый мне вокзал, на другую — монументальное, дореволюционной постройки сооружение, обнесенное массивной колоннадой. Между колоннами рябили красно-синей мозаикой многочисленные вывески районных учреждений. Спиной к сооружению стоял в длинной, до пят, бетонной шинели Сталин, строго поглядывая вдоль улицы. Улица, почти сплошь состоявшая из торговых точек, называлась «имени Ивана Франко». Несмотря на рабочее время и жару, на улице толпился заинтересованный торговлей народ.

— Ну как наш Китеж-град, понравился? — спросил сдержанно Ступак.

— Конечно, не Рио-де-Жанейро, — ответил я, — но жить, по-моему, можно… А парк просто чудесный!

— Тогда заглянем на главный объект и — в школу.

Мы снова очутились в тихом украинском селе. Метров через двести от центра между двумя мазанками поднялись над каменным фундаментом почти под крышу кирпичные стены.

— Вот. Великая стройка. Если раньше не сбежите, будем через год праздновать новоселье.

Я довольно равнодушно осмотрел объект.

— Наверно, это страшно хлопотно — заниматься строительством?

Ответ Андрея Павловича я не понял. Он сказал не сразу:

— Страшно будет, когда оно кончится.