Дождь идет

— Да нет же, Андре… Вспомни… Ты сам, ну когда ты так разозлился на нее… Ты выбросил фотографию в мусорный ящик, и если бы не…

Отец взглянул на меня, подошел вплотную.

— Послушай, сынок… Завтра приезжает тетя Валери… Она будет жить у нас… Смотри не вздумай повторять то, что про нее говорили.

Я долго ломал голову, да и сейчас еще ломаю, что, собственно, он имел в виду.

— Скажи, Генриетта… У малыша ничего другого нет надеть?

— Я собиралась заказать мадемуазель Фольен для него новый костюмчик.

— Может, тебе пойти купить ему что-нибудь поприличней? Мне не хочется, чтобы тетя Валери приняла нас за…

Не помню уж, как он выразился. Отец казался озабоченным. Газ горел плохо. У нас всюду, за исключением лавки, еще стояли не газовые рожки, а простые горелки, и напор был слабый. Во всяком случае, верх горелки был всегда закопчен. Отец почти касался головой потолка полированного дерева. В катившихся по стеклам каплях отражались огни площади.

— Как будто у меня время есть!

— Мадемуазель Фольен еще побудет… Одевайся, Жером…

В доме поднялась кутерьма. День этот был из ряда вон выходящий. Помню сутолоку в низких, плохо освещенных комнатах, мою разобранную кровать и другую кровать, красного дерева, которую Урбен неуклюже втаскивал вверх по частям. Помню матушку перед зеркалом, втыкавшую шпильки в шиньон и натягивавшую сетку на пышные волосы.

— У него нет башмаков… — пробормотала она с зажатыми во рту шпильками.

— Ну и что же?

— Если я тебе об этом сообщаю, то потому, что ты всегда утверждаешь, будто…

Мои игрушки так и остались на полу.

— Поживее одевайся, Жером…

Матушка взяла из конторки деньги с тем грустно-смиренным видом, который всегда принимала в торжественных случаях.

— Вы уж меня извините, мадемуазель Фольен… Постараюсь обернуться побыстрее… Лишний человек в такой квартире, как наша… Ничего не попишешь!..

Улица и холодный дождь. Матушка держала меня за руку. Я отставал, и она тащила меня за собой; потом я вдруг прибавлял шагу и вырывался вперед.

— А что ты мне купишь?

— Костюмчик… Тебе нужно быть очень внимательным к тете Валери… Она старая женщина… И едва ходит…

Я не только никогда ее не видал, но почти ничего не слышал о ней, если не считать смутных упоминаний о существовании какой-то тетки.

Рыночная площадь тонула во мраке. Лавки освещались газом, в маленьких кафе стекла были матовые, у некоторых к тому же в замысловатых узорах.

Лишь угол улицы Сент-Йон выделялся ярко освещенным пятном; мертвенного, синеватого оттенка свет странно дергался и пульсировал: бакалейщик Визер, единственный на весь квартал, установил снаружи, над витринами магазина, мощные дуговые лампы.

— Я хочу охотничий костюм, — заявил я. Мы шли быстрым шагом. Ветер дул нам в лицо, и мать держала зонт наклонно.

— Не попади в лужу…

А вокруг только ускользающие черные силуэты. Мы вошли в большое двухэтажное здание магазина готового платья "Добрый пахарь".

— Для вашего сыночка, мадам Лекер? Манекены. Пропахший табаком старик приказчик, примеряя, дышал мне в лицо.

— Я хочу охотничий костюм…

— У вас есть охотничий костюм на его возраст?.. По-вашему, это будет прилично?

До сих пор я носил одни только матроски… Меня раздевали, одевали, поворачивали.

— Это не слишком марко?

Бедная матушка! Серый, в мелкую клеточку, костюм, который она выбрала, был и без того неопределенного тона, до ужаса уныл!

— А воротнички к нему у вас найдутся?

Мне вручили картонку. Матушка надолго застряла у кассы, к тому же как владелица торгового предприятия она пользовалась десятипроцентной скидкой.

— Завтра приезжает мужнина тетя. Ума не приложу, как мы все поместимся, у нас и без того тесно… Пропахший табаком приказчик преподнес мне комплект плохо отпечатанных загадочных картинок, давным-давно известных, вроде "А где болгарин?..".

В соседнем доме помещалась шоколадная фабрика, и снизу, из зарешеченных подвальных окон, на нас дохнуло жаркой сладостью.

— Не знаю, как быть с башмаками… на заказ уже не успеешь сделать… Ну ничего!..

Матушка была в своем черном суконном пальто в талию, с узенькой горжеткой из куницы.

— Ни во что не вмешивайся… А главное не сболтни, что мы заказываем у Нагельмакеров… Не то возьмут дороже… Чулки у тебя по крайней мере целые, без дырок?

Снова на свет божий появилось большое черное портмоне. Все в тот день было черным: одежда матушки и прохожих, булыжник мостовой, окутанные мраком дома, само небо над нашими головами.

— А галстук? — заикнулся было я.

— Дома сколько угодно лент… Я тебе сама сделаю.

— Синий в горошек…

— Там будет видно… Смотри себе под ноги…

Я так редко гулял с матушкой, "рабой этой лавки", как она любила выражаться, что, если выпадал такой счастливый случай, она всегда водила меня в кондитерскую Хозе и угощала пирожным. Но сейчас матушка и не вспомнила о пирожных. Поглощенный мыслью о новом костюме, я тоже не вспомнил или, точнее, вспомнил, но когда мы уже миновали кондитерскую.

То мы шагали по безлюдным тротуарам едва освещенных улиц, то вдруг окунались в свет и оживление торгового квартала.

— Надо бы купить рыбы на ужин… — вслух размышляла матушка. — Хотя нет… весь дом провоняет…