Дождь, которыи танцует у тебя на лице

«Но ведь я не врач! Я не могу быть ответственным за ребенка, у которого внезапно появляются новые болячки, и не просто грипп или насморк, а такие серьезные болячки, с которыми в больницах врачи боятся не справиться! Родители должны быть здесь, они не должны отсутствовать. Это звучит так, словно я их в чем-то обвиняю, и, возможно, так оно и есть. Слишком большая ответственность. Я не могу, я не должен!»

Леша себя остановил. Это звучало как самобичевание, а сейчас это было лишним. Он не хотел обвинять родителей в том, что их нет рядом. Они работают ради того, чтобы им было на что жить. Работают, чтобы в семье были деньги на лекарства, на еду и одежду. Они не прохлаждаются, оставив его ответственным за всех, они работают. Их не в чем винить. Просто сейчас сложный период, но он справится. Его родители справляются, и он справится.

Из метро Леша вышел в понуром настроении: до своих раздумий он чувствовал себя виноватым только перед Фомой, а теперь еще и перед родителями.

Дома ждала Марина. Леша поблагодарил ее за помощь, они выпили чаю с пирогом, потому что макарон с сыром ему не досталось.

– Родителям позвонил? – спросила Марина, когда они уложили Чжо спать и сидели на кухне, переговариваясь шепотом.

– Конечно, – ответил Леша. – Инна сильно расстроилась. Обещала завтра же приехать.

– А Влад?

– А что Влад? Он, наверное, промычал что-то, когда она ему рассказала, да и уткнулся дальше в свои бумаги. Летает где-то в полусферах, мечтает о великом.

– Звучит как обвинение.

– Знаю. Но ничего поделать не могу. У меня чувство, что меня используют.

С Мариной можно было так говорить. Ей можно было рассказать вообще все, что беспокоило. Дальше нее это не уйдет, осуждать она не будет, и ничего плохого о нем не подумает. Зато может помочь посмотреть на ситуацию под другим углом.

– Расскажи мне, как ты это видишь? У меня есть собственное мнение, конечно же, но я бы хотела посмотреть твоими глазами.

Леша немного подумал, стараясь подбирать слова – хоть Марина и была его близкой подругой, которой можно доверить все-все-все, но даже в ее глазах иногда он выглядит не очень… мужественно, что ли. Стандарт мужественности в принципе не предусматривает уход за детьми, а тут помимо этого еще и нытье, да какое! Леша не придумал ничего лучше, чем сделать вначале оговорку, которая вроде бы как создавала дистанцию от того, что есть на самом деле, и погружала в гипотетическую ситуацию, не обремененную настоящим отношением к людям, о которых пойдет речь:

– Если откинуть мою искреннюю привязанность к Фоме и Чжо, если не учитывать, что я в самом деле очень хорошо отношусь к Инне и Владу, то в моих глазах ситуация выглядит так. Меня усыновили, взяли в семью. Сначала ведь мы были втроем. Я, Инна и Влад. Потом появилась Чжо, веселая пятилетка, которая была спокойным ребенком. Обязанности по уходу за ней всегда лежали на родителях, я только помогал и играл с ней, я был совсем еще ребенком, мне было пятнадцать лет. Да, мне поручали покупки в магазине, я приглядывал за Чжо, когда родители поздно возвращались с работы, но ответственность была не на мне. Потом в доме появился Фома. Как будто сам, никто не обсуждал этого со мной, не спрашивал мнения Чжо. Мы – дети, что мы можем, когда в семье появляется ребенок? Но Фома сразу был болезненным мальчиком, его родители постарались на славу. И я не знаю, как так получилось, что вся жизнь Фомы за очень короткий промежуток времени перешла под мой контроль. Сначала это было просто: Леша, замерь температуру, собери мочу, дай таблетку, поставь укол, вызови врача… А потом я уже сам должен был определять, когда нужно вызвать врача, когда и какую таблетку дать, уколы по назначению врача покупал и ставил тоже сам. Родителей лишь уведомлял о сделанном. Этот контроль перерос в полноценную ответственность. Сейчас Инна не знает и трети того, что ей, как матери, стоит знать о своем ребенке. Ну и коль скоро я контролирую жизнь и здоровье маленького мальчика, то в нагрузку мне Чжо. Школа, одежда, завтраки-ужины, секции, кружки, уроки, игры. Если отсечь путь, и посмотреть только итог, то здесь и сейчас я – родитель, а Инна и Влад – бабушка и дедушка.