Дождь прольется вдруг и другие рассказы

— Да, это ужасно, — поморщилась девушка. — Однако ваши книги… Да… Они нам не подойдут.

Лицо Карен вдруг потускнело, почти неприметно, но страшно.

— Не подойдут? — точно эхо, повторила она.

— Мне так жаль, — девушка поежилась, — но они не… они устарели. По-моему, у нас даже есть несколько таких — в корзине на улице, бесплатные.

— Вы хотите сказать, что не купите ни одной? — Карен на шаг отступила от прилавка, впрочем, на шаг совсем маленький. Теперь она походила на человека, услышавшего, что у него рак и, увы, неизлечимый.

— Может быть, вы попробуете отнести их куда-нибудь еще? — взмолилась девушка.

— Нет-нет, я не могу, — ответила Карен. — Мне и к вам-то зайти едва-едва храбрости хватило. Я… я просто не могу сейчас переносить людскую грубость. Нет-нет, вы-тобыли очень милы, но… если мне придется… о Господи… — Карен тяжело вздохнула и раздвинула в отважной улыбке губы. — Ну, может, вы хоть что-нибудькупите? А остальные я отдам так.

— Да я, на самом деле, хотела… — девушка, похоже, нашла путь к спасению. — На самом деле, я хотела сказать, что, возможно, в каком-то другом месте вы получили бы за них больше. Я могу предложить только по доллару за штуку… ну, может быть, три вот за эту.

— О, так это замечательно, правда. Как раз то, что мне нужно.

На чем все и закончилось.

При возвращении в «Туннель любви» Карен выглядела куда более спокойной. Дурное настроение ее подсластилось своего рода вызывающим юмором, и она все поглядывала на меня, словно озабоченная тем, что мне, быть может, несколько не по себе.

— Ну, как тебе это понравилось?

— Не очень, — признался я. — Все походило… не знаю… на попрошайничество… или на изнасилование.

— И правильно! Насильник — это всего лишь обозлившийся попрошайка!

Я обдумывал ее слова, стоя на входе в «Туннель любви» и стараясь взглянуть в глаза миру как таковому. То, что сказала Карен, было таким отработанно спорным, таким изящно претенциозным — и таким шаблонным.

Возможно, она могла бы — при ее-то уме — сделать отличную карьеру в рекламе. Я попытался вообразить ее в этом мире, однако понял — нет, не получится. При всей тонкости ее ума, Карен годилась не столько для того, чтобы убеждать людей в том, будто им что-то нравится, сколько для того, чтобы убеждать их в обратном. А это уже не реклама, это литературная критика.

— Ты училась в университете? — спросил я, когда нам снова представился случай поговорить.

— Разумеется, и даже закончила его, — она усмехнулась, вытаскивая из коробки журналы и отделяя оральные от анальных. Вторник был днем, когда к нам приходили новые партии товара: свежайшие порнографические издания со всех концов света. Даже покупатели, которые затруднились бы отыскать Данию на карте, знали, что самые глянцевые влагалища поступают именно из этой страны.

— Тогда что ты делаешь в магазине порнографической литературы?

— А я ни на что другое не гожусь.

— Ой, ну брось.

— Одно время я работала заместительницей заведующей в феминистском книжном магазине — составляла заказы, следила за ассортиментом, расставляла книги по полкам, что ни назовите, я делала все. Заведующая лишь собирала деньги да сплетничала с покупательницами. Потом начался спад, магазин перестал приносить доход, я попала под увольнение, единственная, кстати, вот и оказалась здесь.

— Неслабый поворот — от феминизма к порнографии.

Она пожала плечами, вытащила пистолетик для наклейки ценников.

— Вообще-то нет. И там, и тут присутствует ужасная, трогательная потребностьзаставить людей отказаться от их настоящей жизни, от того, что они действительно чувствуют, и начать подлаживаться под некую редкостную сексуальную фантазию. Ты не можешь сказать покупателям, что в реальном мире никто им этого не позволит. Пусть покупают свои фантазии, пусть относят их домой и старательно делают вид, будто им как раз это и требуется.

Сознавала ли Карен, что, в смысле идеологическом, слова ее — всего лишь умствование, да и лукавое к тому же? Судить мне было трудно, тем более что с ее лица не сходила легкая улыбка — по вторникам она неизменно была весела. Похоже, сортировка новых поступлений нравилась Карен больше всей ее прочей работы — разбор журналов, их упаковка в целлофан и расстановка по местам явно доставляли ей удовольствие. Понедельники часто казались Карен слишком тягомотными, клиентов в этот день было меньше обычного. Она с драматическими преувеличениями описывала мне муки, порожденные необходимостью торчать за своим столом на манер часового, наблюдая за одиноким, забредшим в магазин извращенцем, вполне способным засунуть себе в штаны свежий номер «Брызжущих молоком мамочек», — и клевать каждые две минуты носом.

— Скорее бы уж вторник настал, — вздыхала она.