Дождь: Рассказы китайских писателей 20 – 30-х годов

«Должно быть, и впрямь побежал за полицейским, — решил Хуа. — Ну и ладно! Зато дадут ночлег».

И он совсем успокоился. Однако швейцар вернулся не с полицейским. За ним следовал тощий господин лет сорока, одетый в китель суньятсеновского покроя.[72]

Неизвестно, что, собственно, внушило этому человеку уважение к Хуа, но он оказался чрезвычайно учтивым.

— Почтенный брат пожаловал к господину Чжао Сюю? — спросил тощий господин. — Могу ли осведомиться, что привело вас к нему?

— Э… э… Так… Есть одно дельце.

— Почтенный брат впервые в Шанхае?

— Да нет, не впервые, но… Меня только что выпустили из Западной тюрьмы…

— Откуда?

— Из Западной тюрьмы. Пять лет назад я участвовал в революции и распространял на проспекте листовки. Меня арестовали и вот только сегодня освободили.

— Пять лет назад?

— Ну да, пять лет. В то время Шанхай находился под властью маршала Сунь Чуань-фана. Тогда… — Молодой человек горделиво расправил плечи, голос его приобрел ясность и звучность: — …национально-революционная армия как раз собиралась выступить в поход на север…[73]

Сообщая об этом, Хуа был уверен, что его революционные заслуги — достаточное основание для того, чтобы получить еду и ночлег. Но тощий господин не удостоил их вниманием. Он презрительно хмыкнул и набросился на швейцара:

— Ты стал совсем несносным! Не разобравшись, что и кто, лезешь докладывать!.. — Он повернулся к выходу.

— Постойте! — схватил его за руку Хуа. — А где же мне ночевать?

Тощий окаменел, потеряв дар речи, крошечные глазки его трусливо забегали.

Вытирая вспотевший лоб, швейцар и подошедший на помощь лакей стали надвигаться на Хуа, но тощий знаками остановил их, со страхом уставившись на правую руку Хуа, засунутую в карман.

Взгляды бывают порой выразительнее слов. Молодой человек тотчас сообразил, что повергло тощего в такой трепет, и громко расхохотался.

Костлявая рука тощего господина, словно змея, выскользнула из его руки, а в следующий момент Хуа грубо схватили сзади и отшвырнули в сторону.

— Обыскать! — истошно завопил господин.

Хуа мигом обыскали, но ничего не нашли. Это смутило тощего. Он вынул из кармана сигарету, закурил и, пустив дым колечками, с решительным видом распорядился:

— Отправить в полицейский участок. Это — беглый коммунист!

— Хорошо, в участок так в участок, но почему же — коммунист? — насмешливо спросил Хуа.

Ему никто не ответил. Молодой человек повернулся к тощему, но тот уже исчез.

Какой-то коротышка-толстяк с лиловым носом пьяницы, смахивающий на шпика, подошел к Хуа и хлопнул его по плечу:

— Ну, парень, пошли! Если у тебя есть что сообщить, скажешь в участке, но от тюрьмы тебе все равно не отвертеться. При маршале Сунь Чуань-фане распространял, говоришь, листовки?… Так ты же самый настоящий коммунист. Нынешние высокопоставленные лица, принимавшие участие в революции, при режиме Сунь Чуань-фана вели себя смирно и беспорядков не устраивали. Это, брат, я своими глазами видел!

2

Через двадцать четыре часа молодого человека выпустили. Старший полицейский изругал его последними словами, но под замок не упрятал. Таким образом, самый насущный для Хуа вопрос о пропитании и ночлеге остался нерешенным. И молодой человек снова был вынужден бесцельно слоняться по шумным проспектам Шанхая. Однако сегодня Хуа был уже не тот, что вчера. В кармане у него по-прежнему было пусто, зато в голове роились сомнения. Перед затуманенным от голода взором беспрерывной вереницей проносились вопросительные знаки, похожие на завитки ушных раковин, а он все брел и брел вперед, не различая дороги.

Да, мир действительно переменился! Женщины остригли волосы, стали красить губы, румянить лицо, разгуливать с обнаженными плечами, выпятив бюст и виляя бедрами. Появилось много кинотеатров, всюду сверкают рекламы, наперебой расхваливающие «новый фильм о чудесном рыцаре». Что скрывалось за всем этим, Хуа еще плохо понимал. Несомненным для него было одно: революция совершилась, но смысл ее выходил за рамки постижимого.

Совершенно отупев от размышлений, Хуа задержался на перекрестке улиц, возле остановки трамвая. Шум автомобилей и людской гомон оглушали его, слепили разноцветные огни реклам. В глазах рябило от мелькания надушенных и разрумяненных женщин с оголенными руками и ногами. При виде всего этого в душе молодого человека нарастало непонятное отвращение.

Вдруг над самым его ухом раздались резкие выкрики:

— Читайте политические новости!

— Свежие новости!

— Войска Кантонского правительства повели наступление на провинцию Хунань!

— Ван Цзин-вэй вступил в сговор с Фэн Юй-сяном и Янь Си-шанем!

— Внимание! Войска коммунистов атакуют провинцию Фуцзянь!

Хуа скользнул взглядом по странице какой-то газеты (ему показалось, что это была «Миныпэн жибао») и успел прочесть набранный крупными иероглифами заголовок: «Главнокомандующий вчера вернулся в Нанкин».