Дождь: рассказы

«Ты ввязался в опасное дело», — говорила мне Нина, а ведь она знала очень мало о моих делах. Случалось, мы договаривались увидеться днем или вечером, и ей приходилось ждать, потому что меня срочно вызывали на какое-нибудь собрание или встречу. Она не понимала, что происходит, и набрасывалась на меня. «Просто-напросто ты меня не любишь». А я не мог сказать ей правду.

Вот так же невозможно будет объяснить ей, зачем я сидел здесь, что делал. Нина, если она меня еще не забыла, придет в ярость. «И ты станешь уверять, будто все это время провел на каком-то ранчо, чего-то там дожидался? Чего?» Однако же успокоить Нину совсем нетрудно. Если бы она была сейчас здесь, я усадил бы ее на кровать рядом с собою. Она, конечно, стала бы отбиваться. «Дай же мне объяснить». — «Нечего тут объяснять». И она отворачивается, теперь она стоит против света, такая желанная… Когда Нина сердится, у нее меняется голос. Он кажется взъерошенным и словно бы выгибается как кошка. И Нина начинает говорить, будто произносит монолог перед невидимой публикой, среди которой меня вовсе и нет: «Не знаю, зачем я теряю время с этим человеком, я же его совсем не интересую. Дядя с тетей мне это давно твердят. И подруги тоже: „Ты ничего для него не значишь, девочка. Он просто проводит с тобой время“. Я не хочу повторять, что о тебе говорят, это вовсе ни к чему. Но если обо мне говорят, что я дурочка, то о тебе толкуют кое-что похуже. И никто не может понять. Никто не может понять, зачем женщина, недурная собою, довольно-таки привлекательная, зачем она, словно какая-нибудь толстая уродина, вешается на шею человеку, который ее не любит, у которого никогда нет для нее времени и который вечно возится с революциями да конспирациями. Я тебя предупреждала много раз: в один прекрасный день мне это надоест и я просто перестану с тобой встречаться. Занимайся, пожалуйста, своими делами, своими тайнами, своей политикой, а меня оставь в покое».