Дождь: рассказы

— Она теперь большая, вот и нельзя ей с нами играть. Сандокан отозвался со злостью:

— Она такая же, как была, и мы такие же, как были. И тогда, полный ненависти, я сказал:

— Наверное, Хакобо скоро ей надоест.

Я мечтал, я желал, чтобы как можно скорее наступил тот день, когда ей наскучит говорить с Хакобо о любви и она снова явится в сад и будет играть с нами. Свободная, навсегда возвращенная в наш мир, которому она принадлежит.

И я принял твердое решение: пойду поговорю с ней самой. Я отправился к ним будто бы навестить Колдунчика, зная заранее, что в тот час его не будет дома. Тревога и страх наполняли душу, когда я вошел в портал и постучал в дверь. Открыла сама Тана. Ее невозможно было узнать.

— А, это ты, — сказала она удивленно. — Давненько я тебя не видела.

Почти ничего от той Таны, из нашей компании, не осталось в ней. Волосы расчесаны на пробор и собраны на затылке в узел, как у взрослой. Глаза стали больше, лицо белее, а губы подкрашены. На ней было красивое платье из яркого шелка, и чулки, и роскошные туфли на высоких каблуках. Она подала мне руку — блеснул и звякнул золотой браслет.

Что мог я сказать этой нежданной особе, совершенно мне незнакомой? Я сказал то, что и так было ясно:

— Ты очень переменилась.

Она засмеялась:

— Ты так считаешь? Я подурнела?

Пришлось ответить:

— Нет. Ты очень красивая.

Да, она была очень красивая. И нечего даже и думать звать ее играть в наши дикие игры. И все-таки я сказал:

— Вся наша команда по тебе соскучилась.

— Правда?

Я понимал, как смешно выгляжу рядом с ней. В грязных, обвисших бумажных штанах, рубашка расстегнута и вся в пятнах, и пуговиц не хватает, руки у меня обветренные, в ссадинах, а она такая изящная, такая прелестная.

Наверное, ради Хакобо стала она другой. Поколебавшись, я все же спросил:

— У тебя жених есть?

Она ответила вопросом:

— Это кто же тебе сказал?

— Говорят, ты невеста Хакобо.

Выражение ее лица вдруг изменилось, она подняла брови, сказала высокомерно, сурово:

— Ну и какое тебе до этого дело?

Я не нашел ответа. Повернулся и вышел не попрощавшись.

Ребятам я не стал рассказывать о своей встрече с Таной. Унизительно было бы описывать всю эту сцену, я только намекнул, что с нашей подругой случилось нечто необычайное и теперь она совершенно на себя не похожа.

— Она совсем другая стала. Ты можешь представить, Мордобой, в чулках ходит, на высоких каблуках и губы красит.

— Ты ее видел, что ли?

— Издали.

Я не решился сказать, что говорил с ней, ребята сочли бы меня предателем. Она первая нас бросила, и не пристало нам к ней подлизываться.

— А так лучше, — сказал Рыбешка. — Не будут говорить, что мы с девчонкой водимся.

— По-твоему, лучше, потому что ты их боишься, а мне так наплевать, — возразил я.

— Чему быть, того не миновать, — рассуждал Сандокан. — Женщина есть женщина, рано или поздно это проявится. Тана и без того слишком долго была с нами.

Когда появлялся Колдунчик, мы меняли тему разговора, но все равно то и дело намекали, подшучивали:

— Ты теперь станешь шурином Хакобо, наряжаться начнешь.

Колдунчик негодовал:

— Никаким я не буду шурином.

Я понимал, что нечестно изводить ни в чем не повинного товарища, и все-таки не мог удержаться, словно кто меня подталкивал:

— Не следовало тебе допускать такое.

— Что?

— А что твоя сестра стала невестой Хакобо.

От таких речей Колдунчик страдал, сердился:

— Не буду я вмешиваться. И что я могу сделать?

Тут я и все остальные принимались соображать, что бы такое Колдунчик мог сделать.

— Много чего можешь. Во-первых, пристыдить сестру. Потом поговорить с мамой. Сказать, что Хакобо у всех на глазах стоит под окном и разговаривает с Таной. Ничего в этом нет хорошего.

Колдунчик молчал.

— Скажи, что Хакобо бессовестный козел.

Эти слова вырвались у меня невольно, я задыхался. И только теперь понял, до чего ненавижу Хакобо.

— Да ты только погляди на него. Глаза как у быка на привязи, морда желтая словно бисквит, а волосы — будто на кукурузе волокна.

Ребята смеялись, довольные. Мордобой прибавил презрительно:

— Теперь только не хватает, чтобы он поставил тебя за прилавок, будешь у него в лавке торговать.

Колдунчик больше ничего не сказал и убежал, оскорбленный.

— Разозлился.

— Не надо было его доводить, он-то чем виноват, — сказал Рыбешка.

— Хакобо, вот кто виноват, — решил я.

И все согласились. Конечно, во всем виноват Хакобо, он, как разбойник из кинофильма, явился и похитил Тану. Она — наша. Вернее, была наша, а Хакобо ее украл и превратил в какое-то странное существо, с которым никак не столковаться. Мы не понимали, зачем Хакобо нужна Тана. Для чего он изуродовал ее, сделал такой.

— Он еще поплатится, — прибавил я.

Я сказал, что наша команда обязана объявить Хакобо войну. Не для того, чтобы выручить Тану, ее уже не спасти. На своих высоких каблуках, с подкрашенными губами, Тана уже никогда не сможет бегать и играть с нами, но мы должны покарать Хакобо за его преступление, он отнял у нас Тану, он сделал ее чужой.