Дождь в наших сердцах

Не знаю, как себя вести. Не знаю, что я буду делать, если это вдруг будет кто-то неизвестный. Не знаю, к кому обратиться. Знаю, что раньше я бы без раздумий позвонила Родригесу, и он бы также оперативно приехал ко мне.

А сейчас… я совершенно одна.

Мои шаги соразмерны парению. Никаких звуков, я будто лечу. Вероятнее услышать стук моего сердца, нежели моё дыхание и шаги. Человек, стоящий за дверью, снова звонит, а я закрываю рот ладонью, сдерживая в себе крик или вопль — не знаю, на что это было бы похоже.

Но… выглянув в глазок, я увидела парня в капюшоне. Не вижу лица, потому что голова опущена. Биение сердца усиливается. Я рассматриваю его и замечаю светлые волосы.

Аарон.

Я без раздумий, лишних высматриваний и убеждений открываю дверь и хватаю его за руку, затягивая к себе. Глупо и опрометчиво. А если бы я ошиблась и случайно завела в дом незнакомца? Нет, такого не было бы, потому что отчего-то я точно была уверена, что это никто другой, как мой Аарон Родригес.

Я пыталась заглянуть в его глаза или вообще посмотреть на лицо, чтобы понять, что он чувствует — это работало всегда. Но светлые волосы перекрывали лицо парня. Я упёрто встала перед ним, думая, что сейчас он разговорится. В моих намерениях было высказаться ему, рассказать о том, как я переживала, как мне было плохо — настолько, что я почти задыхалась.

Потом, увидев его глаза, поняла: сегодня мы не поговорим.

Аарон шатнулся в сторону, когда я отошла от него, чтобы запереть дверь. Он чуть ли не ударился об стену!

— Аарон, что такое?

И потом я услышала запах алкоголя, которым несло от него. Я до смерти боюсь пьяных мужчин. И видеть своего любимого в таком состоянии — соразмерно паническому приступу, но я уверенно держу себя в руках.

Родригес не отвечает мне. Кажется, что он всё ещё в том состоянии, в котором присутствуют здравые мысли, переживания и все та же боль, которую ему не удалось заглушить отстойным пойлом. Аарон стоит с опущенной головой и смотрит в пол с поджатыми губами. А потом тихо произносит, может, с расчётом, что я не услышу:

— Прости меня…

И его крупное тело медленно скатывается вниз по стене.

Тру ладонь в растерянности, потому что понятия не имею, что делать. И страшно, и обидно, и больно видеть его таким. Не пьяным (хотя это тоже), а разбитым, запутанным, опустошённым.

— Перестань, вставай, пожалуйста, — в моём голосе нет беспокойства, но также нет и злости.

Хочу показать, что я расстроена его поведением, но не хочу делать ещё больнее. Боже, почему же всё так сложно?

— Я опять подвёл тебя, знаю. Знаю, что ты сейчас думаешь и чувствуешь, глядя на меня.

— Ничего я не думаю, — перебиваю его. — Всё, чего сейчас хочу, чтобы ты пошёл спать. Пожалуйста, Аарон. Давай ляжем, а с утра обо всём поговорим? Мне будет легче говорить с тобой в трезвом состоянии и нормальном рассудке.

— Нет, — отрезает грубо он, вертя головой. — Я не лягу с тобой в одну постель. Мне противно лежать рядом с тобой.

Меня ударяет током. Сначала до меня не доходит, что я сделала, почему ему противно лежать со мной? Лишь через несколько секунд осознаю : парню противно от себя. Не хочет лежать со мной в таком состоянии.

— А мне нет, — я ласково беру его за руку, так, как всегда. Так, как люблю я и любит он. — Пошли, я хочу заснуть у тебя на груди, Аарон.

Сквозь страх. Он не причинит мне боль, поэтому я так спокойна.

— Нет, Лаура…

— Да, Аарон. Я нуждаюсь в тебе, ясно? Сделай это ради меня, пожалуйста.

Родригес послушно шагает за мной, прислушиваясь ко мне.

Подойдя к кровати, на которой скомканное всё постельное бельё, мы ложимся. Аарон ложится прямо так — в одежде, а я в майке и в шортах.

— Как ты добрался до меня?

— На машине.

Сердце пропускает ещё несколько невыносимо болезненных ударов.

— В таком состоянии?

— Я в нормальном состоянии…

О господи! Конечно! Вот почему меня охватила такая тревожность! Вот почему я чувствовала, что с ним что-то может произойти!

— Не смей так больше делать, придурок! Ты понял меня?! Никогда не садись за руль пьяным, Аарон! Ты мог попасть в аварию, ты мог погибнуть в конце концов!

Мой голос срывается на сдавленный крик. Однако приходится взять себя в руки, чтобы не нарекать на себя, на нас больших проблем.

— Я хотел к тебе.

— Ты должен был вызвать такси!

— Нет, сам хотел приехать, это добавляет адреналина. Мне так плохо без тебя, Лаура. Я осознал все свои ошибки. Мне следовало рассказать тебе всё, я уже понял. Я зарекался о доверии с твоей стороны, а сам же нарушаю. Если ты простишь меня, я бы всё исправил…

Неужели он настолько винит себя в содеянном, что думает, что я ненавижу его и хочу избавиться?