Дождь в наших сердцах

Я не видел отца… не помню сколько. Но много. Он часто забирает Софи на выходных, но я его не видел всё это время, Софи сама к нему выходила, потому что я не намерен был смотреть ему в глаза. Я не намерен его видеть. Этот ублюдок ведёт себя так, словно ничего не произошло. Словно у него не умерла жена. Словно он не бухал долгое время, позабыв про детей. Он улыбается учительнице Софи и мило общается с дочкой. Мудак. Проще всего кинуть своих детей на произвол судьбы, а потом вернуться и делать вид перед всеми, что всё ок.

Я похаю с утра до ночи, каждый день, без выходных, чтобы содержать себя и сестру, потому что отец не выполняет своих обязанностей! А он возвращается сейчас и делает вид, что он клёвый папаша!

Блядь, как же мне хочется сломать ему табло. Я наплюю на то, что он отец. Мне похуй. Он потерял звание отца ещё летом.

Быстрым шагом я направляюсь к ним. А когда подошёл, даже не знал, что и сказать. Во мне было столько злости, детской обиды, что мои мысли все спутались. Я сумел лишь отдёрнуть Софи от него за руку.

— Что ты вытворяешь? — спокойным, присущим ему, тоном спросил отец.

— Это ты что вытворяешь? — я сжимал капюшон сестры, пытаясь не выходить из себя. — Думаешь, такой хороший папаша, можешь явиться спустя… сколько? Полгода? Тебя, блядь, не было с нами полгода! Ровно столько же, сколько нет мамы! Мы потеряли тебя, тебе было похуй на нас. Я, блядь, стал работать, чтобы обеспечивать нас, пока ты, сука, бухал сутками! Ты забыл о своих отцовских обязанностях. И сейчас, когда ты вдруг вспомнил о нас, мы больше не нуждаемся в тебе.

Мне было трудно сдерживать себя и маты, что вылезали с меня.

— Мне было плохо, Аарон, — тупым образом решил оправдываться отец. — Моя жена умерла, ты этого не понимаешь?

Я рассмеялся во весь голос. Так громко, что по коридору разлетелось эхо.

— А нам, блядь, не было плохо? Ты сейчас на полном серьёзе думаешь, что это классная отговорка? У нас умерла мать, а единственного близкого человека, отца, не оказалось рядом! Ты тупо кинул нас, ты, блядь, отец года! — я отошёл от Софи и толкнул его в грудную клетку, отчего отец пошатнулся. Он не убирал мои руки, не кричал, лишь принимал всю мою злость. Он знает, что не прав. Знает, что виноват. И он знает, что ничего уже не вернуть и не исправить.

— Аарон… — хныкала Софи. Я не останавливался. Не мог.

— Ты, — вновь тыкал я пальцем в отца. — Оставил нас. Тебе было похуй, как твои дети, куда они пошли, на что они живут. ТЕБЕ БЫЛО ПОХУЙ! — у меня жгло в глазах, в груди. Костяшки пальцев побелели оттого, с какой силой я сжимал кулаки. — Я пошёл работать. Я работаю каждый день, без выходных, потому мне и моей сестре нужно на что-то жить! А что сделал ты? Ты бухал. Тебе было похуй на нас.

Я повторялся множество раз, уже забывая, что я говорил. Я не контролировал сейчас ни себя, ни свои слова. Воздух вокруг нас сгущался. Моя грудная клетка часто вздымалась, и мне было тяжело дышать. Сзади себя я слышал тихое хныканье Софи, но не мог остановить себя.

— Мне жаль, сынок. Правда жаль. Ты не знаешь, что такое потерять любимого человека, и не дай бог тебе познать это. Ты не представляешь, какого это. Я не знал, что делать. Я потерялся.

— Это не оправдание. И не называй меня, блядь, сынком, — с пренебрежением крикнул я, скривив лицо. — Мы потеряли маму. И тебя, хотя ты был жив. Просто ты решил запить горе водкой, виски, коньяком, чем там ещё, добавляй?! Решил забить на нас хуй. Думаешь, нам не было тяжело? Думаешь, мне не было тяжело? — я вновь разгораюсь.

— Аарон… — с сожалением произнес он.

— Молчи, когда я говорю, — грубо заткнул его я. — Ты хоть знаешь, какого мне работать каждый день, не спать сутками, а потом идти в ебучую школу? Ты знаешь вообще, через что прошла Софи после всего? Знаешь?

Я толкаю сестру в плечо, подталкивая к тому, чтобы она сказала. Но Софи молчит. Кусает губу, плачет, но молчит. Она сдерживает всю боль в себе. Софи хочет забыть всё, что сделал отец и продолжить любить его. Но не я.

— Ладно, — говорю я. — Скажу я. Она теперь ходит к психологам, ты в курсе? Нет, конечно же ты не в курсе, — истерически заливаюсь смехом. — Ты же не интересовался даже. Ну что, папа, что скажешь?

Он молчит. Его глаза красные. Так же, как и мои, так же, как и Софи.

— Конечно. Молчание — это всё, что ты можешь.

Я думал, что вспышка гнева прошла. Но нет, она снова усиливается. Он молчит. Даже не говорит ничего. Мне вообще кажется, что всё, что я только что ему говорил, нахуй не надо. Ему реально похуй на всё.

— Ты можешь не прощать меня, — холодно говорит отец и тогда я понял: ему всё равно. Он ни капли не сожалеет о своём поступке. — Но я вернулся, хочешь ты этого или нет.

— И как надолго ты вернулся? — крича, смеюсь я.

— Аарон, прекрати. Заканчивай этот цирк. Ты покричал, отругал меня, молодец.

— Какой же ты гандон, — без капли сожаления или стеснения, говорю я, сжимая губы. — Тебе плевать на нас. Не понимаю, зачем ты вернулся.