Дождь в полынной пустоши. Часть вторая

− Особенно в центре восточной части. Где младенец сосет грудь истекающей кровью матери.

− Святой материнский долг насытить младенца своим молоком.

− Или кровью из ран? Чем он насыщается? Её кровью или её молоком? Что изображено и что открылось? Подвиг родительницы или преступление дитя? Угадали замысел мастера?

Фрей не нашлась ответить унгрийцу. Излишний натурализм изображения помешал ей фреску рассмотреть. Но и рассмотрев, увидела ли бы она, то о чем спрашивал её унгриец?

− Она спасает и неважно, кровью или молоком. Для нее неважно, − растолковывал Колин промолчавшей исповеднице. − Не от того ли мы приходим в ужас, что сами не способны к подобной жертве. Да что там! Способны ли вообще к какой-нибудь?

Ей ли возражать человеку вставшему на защиту тоджей? Однако, если подумать.... Думать Колин ей не оставлял времени, слово за слово уводя разговор в нужную ему сторону.

− Хуже того, не способность поступать, мешает видеть. Заставляет закрывать глаза. Только потому что увиденное привнесет в устоявшуюся жизнь нечто, чего мы принять не можем.

− Вы рассматриваете очень неординарный случай, − возразила фрей, только чтобы не молчать.

− Практически с любыми другими, схожими по накалу страстей событиями, происходит тоже самое.

Его расплывчатая речь принята за деликатную отсылку к Краку и той взбучке, что он от нее, получается не заслуженно, получил. Арлем даже почувствовала угрызения совести за свою несдержанность.

ˮИ необъективность!ˮ − кольнула она себя, не поступать поспешно, не разобравшись.

− Но беда не только в трусости видеть. Большая часть из нас просто безучастно к происходящему. Так ведь удобней. Ничего не делать, не за что и отвечать. Быть не чистыми, но чистенькими. Но разве не грешить, значит оставаться безгрешными? А принимать ответственность действовать, впадать в грех?

− Отчасти вы правы. Отчасти. Но в повседневности матери и дети гибнут не так уж часто, а забавы в Краке тоже не происходят каждый день.

− Зато происходит масса другого, что в глазах окружающих предосудительно, без всяких к тому оснований. И я готов это вам доказать, − последнее слово Колин произнес с явным удовольствием. Вообще, унгриец напоминал змея, поменявшего кожу за время от начала разговора до последнего, им сказанного предложения.

− Чем же?

− Предлагаю поучаствовать в одном предприятии и убедиться, насколько ошибочно может быть суждение, основанное на первом впечатлении. Согласны?

Арлем с удовольствием и аргументировано бы поспорила с Колином, но продолжать спор ей вовсе не предлагали. А вот что предлагали.... Кроме мутной истории с приглашением в Крак, был ведь еще и моряк-южанин. И книги, присланные в подарок.

− Отказываетесь? - искушали исповедницу доверительным шепотом.

− Согласна! - приняла Арлем предложение. Она - фрей, и в состоянии ответить на вызов, как и подобает исповеднице - принять его!

− Одно условие, согласившись, участвуете до конца.

− Вам принести клятву? - проявила Арлем характер.

− Твердого слова достаточно, − не проникся унгриец показной демонстрацией высокой душевной стойкости.

− Считайте, получили, − жестко заявила исповедница.

Унгриец свистнул и из толпы отделился юркий человечек. Улыбался он замечательно. А не улыбаться не мог. Шрам растянул губы от уха до уха и дальше до макушки.

− Повозку! - приказал ему унгриец.

− Не нужно, − отказалась фрей. − Хочу убедиться, ваша затея стоит моих стоптанных башмаков и испачканного в уличной грязи нового платья.

Колин подумал - идти пешком тратить время, но согласился и кивнул улыбчивому - веди!

Лабиринт грязных улиц кончился нескоро. Они взошли на крепкое в две ступеньки крыльцо. Колин взялся за ручку. Помедлил, словно засомневался, стоит ли впускать фрей.

− Уговор я помню, − подтвердила Арлем рассеять последние сомнения унгрийца.

В комнате избыточно натоплено. Близко к огню привязан к стулу мужчина. Рот заткнут, глаза закрыты повязкой. Пленника караулит псарь, вооруженный кистенем.

Фрей не издала ни звука, но легкая бледность выдала желание строго спрашивать. Но она вспомнила фреску. Вокруг матери и дитя кипела битва и умирали люди.

В середину комнаты выставлен стол. За занавеской, очевидно в спальне, сонно хныкал ребенок. Колин знаком попросил стул для Арлем. Она безропотно села, готовясь наблюдать и по возможности ничего не пропустить. Скрученный мужчина, хнычущий ребенок, что дальше?

− Ни во что не вмешиваетесь. Никуда не лезете. Все вопросы потом. Если будут. Вам удобно?

− Приступайте, − строга Арлем, словно она здесь всем верховодила и заправляла.

Колин прошел к столу. От свечи зажег еще несколько. Подал знак, и мужчине убрал повязку с глаз, а потом веревку со рта.

− Чего вы хотите? - тут же выпалил пленник.

− Сеньи, вас это тревожит или вы праздно любопытствуете?

− Я не буду работать на вас. Ни на кого не буду. Ни на псарей, ни на бейлифа, ни на короля с его недоумком.

− Несколько странно. Я еще ничего не предлагал. Ни работу, ни оплату за нее.

− Я отклоняю все и сразу!

− Ради бога! Обойдусь.

Колин встал боком, наблюдать сразу и Сеньи и Арлем. Театральным взмахом руки, предварил свой рассказ.