Дождь в полынной пустоши (СИ)

Запуск третьего и последнего шара потребовал большего времени и больших усилий. Именно в этот раз необходим стопроцентный успех. В противном случае, смазывались достигнутые результаты. По сути предшествующие старты являлись пробой сил, отработкой конструкции и подготовкой завершающего полета.

Колин угадал порыв ветера и отпустил веревку.

− Господи, благослови! − напутствовал он полет. Прозвучало кощунственно.

Шар, теперь это действительно шар, а не поделка из бумаги, плавно набирал высоту, чихал искрами и плакал огнем. Подсвеченная штриховка и полутени рисунка, наложенные выверено и точно, придавали демоническому лику жуткое правдоподобие. Широкая пасть щерилась большим количеством малых и крупных клыков, из-за которых выпадал раздвоенный язык. Широкая лента, до мурашек создавала иллюзию змеиного жала. Подозрительная тяжеловесность летуна, некая его неуклюжесть, порождала пугающие мысли о сытости, но голодный взгляд вертикальных зрачков убеждал в совершенно обратном. Монстр не откажется от добавки.

Не зацепив карниза на крыше лекарни Великомученика Миттия и черепичного купола базилики Присса, шар непостижимо миновал ловушку древнего тополя. Раскоряченная сухостоина старалась карябаться ветками.

Покачиваясь от нетерпения, ужасающий воздухоплаватель направился через улицу к тесноте человеческого жилья.

Заходился до визга пес, хлопнули двери, раздалась недовольная ругань.

− Что б ты сдох пустобрех проклятый! Чего тебе неймется? Чего ты гавкаешь, а? Чего...., − речь прервалась и быстро задробили деревянные подошвы. В сонную ночь вторглись суматоха и людские крики. Огненное чудище разбудило столицу.

В этот раз воздухоплавателю предстояло справиться с конкретной задачей, а не просто попугать. От него требовалось преодолеть нужное расстояние, до того как вступят в действие нафт и джилдаки и заякориться за шершавую, старой дранки, вальмову крышу конюшни на подворье Трийа Брисса. Признаться в успешности затеи Колин сильно сомневался. Ветер не предсказуемый помощник. Нынче многое, если не все, зависело от его переменчивого и бестолкового норова.

Огонь расплавил воск на внутренней распорке. Освобожденная веревка выпала из чрева летуна. Крючок-тройник прошкрябал и намертво впился в старое занозистое дерево. Шар дернулся, наклонился, озорно покачиваясь выровнялся и завис, зачастив слезным огнем. Хилому ветру не хватало силенок завалить монстра на бок. Сгрел бы до срока.

− Вон! Там! Там! - кричали и бегали в ночи. - У Брисса! Вон! Над конюшней!... Господи всеблагой! Спаси и сохрани! Отпусти грехи наши!

Летун устрашающе подергал веревку, словно рвущаяся с поводка шавка.

− Шжиии! Шжиии! - густо и часто падали смоляные капли, покрывая дранку горящими кляксами.

− Священника кличьте! Священника! Избави меня от гнева господнего... Милостию своею не откажи..., − смешались крики и молитва.

Летун пренебрежительно фыркнул и с оглушительным треском лопнул, устроив жаркий фейерверк. Рассыпал искры, разбрызгал нафт и джилдаки по крыше. Ослепительно вспыхнул ярко-зеленый огонь. Сильно дымило едким и белым. Горящая жижа огненными змейками сочилась в дыры и щели потолков, обугливала стропила и перекрытия, выжигала паутину в углах, протекла на сложенное сено и тюкованную солому. Не успели малые капли сорваться вниз, а жаркие языки пламени уже свирепо пожирали высохшую жесткую траву, взметались ввысь, вырваться в небо. За пару минут в конюшне разверзся настоящий ад. Напуганные лошади призывно ржали. Те, к кому огонь подобрался близко, вскидывались, били копытами в загороди, вырваться и спастись. Больше всего досталось загону с племенными скакунами. Сквозь тесноту и щели досок огненный язык дотянулся до крепкого жеребца, жарко лизнул рыжий бок. Обезумевшее животное взвизгнув от нестерпимой боли, со второй попытки вынесло грудью тяжелые запоры и закружило, сметая в замкнутом пространстве хозяйственную утварь. Небольшую повозку жеребец разнес в хлам. Не дался конюхам. Переднего стоптал насмерть, а заднего высоко лягнув в грудь, отбросил в самое пекло.

− Ааааа! - выл человек, кувыркаясь в огненной купели, раскидывая и распинывая горящие тюки, усиливая хаос и пламя.

Дверь конюшни распахнули, обслуга спешила выручать из горящих стойл перепуганных животных. Работами руководил сам хозяин - Трий Брисс.

− Ласточку! Ласточку уводите! - командовал он в стороне опасности.

Любимую кобылу, отловили и накрыли мокрой попоной, уберечь от беспощадной стихии огня.

Перепуганный рыжий жеребец сделав короткий круг (его так и не сумели перехватить) ринулся к выходу. Тараном смел людей. Ударив корпусом, откинул кобылу к горящему столбу, вылетел во двор вынося за собой сонм искр и тлеющий шлейф гривы и хвоста. Сбитая Ласточка припалив бабку дико завизжала, закозлила, залягалась, никого к себе не подпуская

− Ласточка! Ласточка! - тщетно звал её конюх с выгоревшим до кости лицом.

Его сообразительный помощник подхватил с земли кнут, вжарил лошадь по припаленной шкуре.

− Но, пошла, клятая! Пошла! - и кнутом, кнутом! По шее, морде, почему дотянулся, подчиняя обезумившую кобылу.