Дождись меня в нашем саду

– С удовольствием, – произнёс он так мрачно, что сразу стало ясно, что вряд ли он много понимал в нарядах. – Пойдём, провожу… на примерку… Идульф.

Неумело пытаясь подражать остальным, Белый поклонился королеве. Наверное, по правилам нужно было ещё что-то сказать, но он даже забыл поблагодарить. Наёмные убийцы редко попадают в высшее общество, а если и пересекаются с дворянами, то только ради того, чтобы забрать их жизни, а не вести беседы да расшаркиваться.

Станчик, поджав губы, вдруг осенил Белого священным знамением, отчего ему резко стало не по себе. С чего бы вдруг шуту за него беспокоиться?

Ждать Гжегож явно не любил. Он сразу направился к небольшой дверке справа от королевского трона. Белый напоследок ещё раз обвёл зал взглядом, пытаясь выцепить всех, кто был важен.

Велга сидела за столом рядом с женихом. Вадзим развлекал гостей игрой на гуслях. Инглайв…

Задержавшись у приоткрытой двери, Белый забегал глазами по залу. Где этот грёбаный скренорец?

– Идульф! Ты идёшь?! – рявкнул Гжегож. – Идульф!

Белый прищурился, едва сдерживая раздражение. С такими, как Гжегож, у него обычно разговор был короткий. Но если он сейчас сломает нос приближённому королевы, вряд ли его ещё раз подпустят к ней так близко.

В узком проходе за дверью было совсем темно, только вдалеке, у самой лестницы – не такой широкой, как та, по которой они поднимались в залы от главного входа, а совсем узкой, винтовой – слабо горел свет.

Гжегож спустился на пару ступенек и остановился, оглядываясь на Белого. Тёмные глаза сверкали решительно, точно он готовился к драке. Обычно предчувствие Белого не обманывало.

– Иду, – буркнул он, догоняя.

Их шаги звонко разносились по лестнице, а звуки веселья из пиршественного зала постепенно затихали и скоро обратились в тихий гул где-то над головой. Они спускались всё ниже и ниже.

Лестницей явно часто пользовались, на пролётах висели пламенники, и, даже не обладая таким же чувствительным зрением, как у Белого, можно было легко разглядеть ступени. Но всё же на каждом переходе несколько шагов приходилось пройти в полной темноте.

Гжегож напряжённо молчал. Белый всё ждал, когда начнут бить. Куда его вели? В подземелья, в темницу? На узкой лестнице, где толком и не развернёшься, вряд ли стоило ждать удара.

Минул очередной пролёт, пламенник остался за спиной. Несколько ступеней вниз, поворот, ещё поворот, и снова непроглядная тьма.

Как вдруг пол ушёл из-под ног, Белый упал.

– Курва!

Прямо на копчик. Это было особо погано. Он не помедлил только благодаря привычке, увернулся, и кулак Гжегожа пришёлся в плечо.

– Куда, ублюдок?!

Его схватили за ворот, потянули. Затрещали швы. Стёганке пришёл конец. Совсем.

Белый ударил в живот. Гжегож согнулся, повалился, вцепился в него, как клещ. Они покатились по ступеням, ругаясь, колотя друг друга наотмашь, не глядя, яростно, беспощадно.

Раздался чей-то вскрик. Зазвенела посуда, полетела по ступеням.

А прямо на Гжегожа и Белого пролилось что-то горячее, пахучее.

– Вы что творите, сволочи?! – закричала женщина.

Белый и Гжегож расцепились, отшатнулись к противоположным стенам. Лицо обожгло. Пахло мясом, капустой. С волос стекала жирная похлёбка… кажется, это была солянка.

Тяжело дыша, скалясь, как два подравшихся кота, оба мужчины почти одновременно утёрли лица рукавами. Служанка – молодая баба в перепачканном пролитой солянкой переднике – вдруг ахнула.

– Ох, Гжегож… – Она неловко поклонилась. – Прости, господин, не признала.

– Ты тоже, – прохрипел Гжегож, – не обижайся. Не хотели… помешать.

– Угу, – пискнула служанка, снова поклонилась и, оглядываясь на них с опаской, принялась собирать по ступеням посуду. – Ну я пойду? – спросила она, гремя мисками.

– Иди, – сказал Гжегож.

– Помело принесу… и тряпку с водой.

– Иди, – повторил Гжегож, не сводя глаз с Белого.

Оборачиваясь, служанка начала спускаться обратно, вниз, по залитым ступеням. Есть расхотелось. Теперь от Белого воняло не только тухлой рыбой, но ещё и солянкой.

Шаги служанки затихли на лестнице, и Гжегож присел на пол, упираясь локтями в колени. Он был немолод, но всё ещё силён и достаточно ловок. Значит, привык драться. И, видимо, убивать. Не советник. Кто тогда?

– Кто ты такой, ублюдок? – спросил он устало.

– Идульф…

– Иди на хрен, – скривился Гжегож. – Одного взгляда на твою морду хватает, чтобы понять, что никакой ты не Идульф.

– А что не так с моей мордой? – Белый склонил голову набок.

– Паскудная.

– Разве у лойтурцев не бывает паскудных морд? – криво улыбнулся Белый.

Свет пламенника беспокойно плясал, то вздымаясь выше к потолку, то почти затухая. По лестнице гулял сквозняк, задувал под одежду. Сидеть на полу было холодно, но вставать сил не осталось. Да и пока не стоило, вдруг придётся драться.

– Морды у лойтурцев только паскудными и бывают, твоя правда, – кивнул Гжегож. – Но всё же ты вырос в Рдзении, это слышно по говору, да и для лойтурца слишком мелковат.

Белый пожал плечами:

– Ну, допустим, я не Идульф.

– А кто тогда?

– Это имеет значение? Какая разница, как зовут бедного сказителя?