Дождливое лето

Рассказывал об этом бригадир с превеликой любовью, сокрушенно спросил: а где он теперь, тот чеснок, или не нужен стал, так им же научились болезни лечить!.. Потом скучным голосом сказал, что ошибку свою ои вполне сознает и завтра же прикажет бабам собрать эти луковки.

На пути к дому после некоторого молчания Кирилл Федорович вдруг говорит, что с будущего года начнет изучать историю местного земледелия, — в нынешнем году ему надо кончить с бригадным хозрасчетом.

После обеда дождик застал нас в полях.

Мы ходили смотреть кукурузу. Исполинские, уже пожелтевшие растения с торчащими во все стороны початками были точно такие, какими я привык их видеть в южных степях. Жесткие листья, на которые сыпались капли дождя, покачивались, шуршали. Земля возле древовидных будыльев была суха, — дождь не попадал сюда, такой густой, раскидистой выросла кукуруза, Кирилл Федорович мне объяснил, что сеял он своими семенами.

Он показал мне зеленый конвейер с полями вико-овсяной мешанки.

Мы говорили еще о том, что и в колхозном производстве, как и в промышленности, надо бы по возможности все материальные отношения свести к денежным, отменить такой порядок, когда горошек сдается взамен хлеба, за работу машин платят натурой… И колхознику надо платить деньги, освободить его от необходимости торговать на базаре картошкой и луком, полученным на трудодни.

«Денег еще никто не отменял!» — говорит Кирилл Федорович.

Смеркается. Впереди, над самой землей, темнеют островерхие соломенные крыши. Черные и серые лошади, запряженные в повозки, тянутся к соломе, отчетливо видны на ее намокшем, потемневшем золоте. Слышно, как постукивает молотилка. Женщины в толстых платках и кофтах, мужчины в тяжелых ватных пиджаках стоят вокруг десятичных весов.

Здесь выдают свежеобмолоченный хлеб на трудодни.

Мне нравятся эти большие, длинные навесы, сделанные в два ската из тонких столбов, жердей и соломы, которая пустыми колосьями своими почти касается земли, — оставлена лишь щель для вентиляции. В любое ненастье под ними и молотить можно и веять. Оказывается, увлеченный экономическими проблемами председатель не чурается и такой вот старинной крестьянской выдумки! В сущности, только так и можно с успехом вести дело — к древнему мужицкому опыту прибавлять современные знания.

От намокшей соломы, от стука молотилки, от амбарного запаха зерна, от этих тепло одетых, раскрасневшихся женщин и еще от низкого неба, нависшего над пустыми желтеющими В сумерках полями, — от всего этого вдруг возникает ощущение, что близка уже деревенская осень.

* * *

Последние дни августа месяца!

В наших местах говорят сейчас об одном: не пустил ли лук мочку? И в колхозах, и на усадьбах, и в городе какая-нибудь старушка, у которой всего-то одна грядка лука, — все выдергивают луковицы, смотрят: не тронулись ли корни в рост? Такой лук в лежку не пойдет уж.

Вспомнилось, как в начале августа встретил я в городе Алексея Петровича. Он был здесь проездом из соседнего района в областной город. Говорили мы с ним о разном, помянули с грустью быстротекущее время: вот уже и август пошел!.. Алексей Петрович вздохнул, стал рассказывать своим окающим говором: «В августе должны быть росы, теплые туманы — лен тогда хорошо вылеживается. Бывало, едешь полями, хлеба стоячего все убывает… Покойно у тебя на душе». Я тогда подумал, что вот он хоть и в обкоме отделом заведует, а все тот же секретарь сельского райкома.

Есть в этих заботах о луке, о льне, о хлебе изрядно поэзии.

Поэтичны и другие приметы близкой уже провинциальной осени.

Я записал здесь некоторые из них.

Сегодня в городе, в автобусе, который на окраинной улице забирает пассажиров, приехавших из деревень с оказией или пришедших пешком, я наблюдал загорелых девушек, одетых в шерстяные коричневые платья с белыми кружевными воротничками. Все они были крупные, рослые, с выцветшими на солнце волосами, заплетенными либо в одну косу, уложенную на затылке широким плоским кружком, либо в две, охватывающие голову неким подобием венца. Руки у них всех несколько великоваты, но без ссадин, без характерной для деревни огрубелости, — чистые и сильные загорелые руки с естественным цветом ногтей. Впрочем, и губы у них естественного цвета, чуть обветренные, на лицах нет ни пудры, ни румян. И пахнет от девушек не духами, а солнцем и как бы дождевой водой.

Это не колхозницы, — те наряжаются богаче и в употреблении парфюмерии следуют городской моде. Платья на девушках, в сущности, школьные. Но они давно уже кончили школу и выросли из формы. Это — сельские учительницы, должно быть сравнительно недавно окончившие местное педагогическое училище.

Одна из девушек рассказывает товаркам, что нынешним летом не сумела достать тесу, какие-то тоненькие дощечки были на лесном складе, вот и не удалось перегородить класс, придется теперь в две смены учить.

Видно, что нет для нее сейчас ничего серьезнее.

Ей советуют: «А ты бы в колхозе взяла!..»