Дожить до вчера. Рейд «попаданцев»

Москва, улица Горького. 22 августа 1941 года. 14:08.

— Павлуша, давай начистоту! — В машине они с Серебрянским были одни, если не считать водителя, так что на подобное нарушение субординации внимание можно было не обращать. — Мне кажется, что их надо вытаскивать сюда как можно скорее. Как от диверсантов, от них толку в настоящий момент немного — если все, что они наворотили за последние два месяца, хоть наполовину правда, поиздержаться группа должна была сильно. А вот за содержимое их голов я б и ноги не пожалел. Опять же, опыт положительный имеется — этому майору и припасов подкинули, и людей забрали. — По привычке к конспирации старый диверсант при посторонних говорил, не называя ни имен, ни названий.

— Все это так, Яша, спорить не буду. Но и уверенности у меня нет. Вытаскивать, а потом опять забрасывать? Сам же знаешь, большие проблемы с переброской групп в немецкие тылы. Что ни заброска, то либо не туда, либо невовремя. А эти уже там сидят, сеть развернули. ПэЭф устал спасибки нам говорить.

— Да с чего ты про сеть взял, а? Если меня чуйка не подводит — они данные в основном из трофеев и пленных добывают. Ну и маршрутничают [43]помаленьку. Судя по этим бумагам, — Яков похлопал по портфелю, в котором покоилась забранная у экспертов «синяя тетрадь», — в том, кто есть кто у немцев, они петрят дай боже! Следовательно, проблем с распознаванием частей у них быть не должно. Черт! — Последнее восклицание к делу не относилось, а вырвалось совершенно непроизвольно, поскольку «эмка» внезапно сильно вильнула, практически встав поперек дороги. Взвизгнули тормоза, но этот звук потерялся на фоне отчаянных матюков шофера.

— Что там?! — вцепившись в спинку переднего дивана, заорал Судоплатов.

— Колесо пробило! — вывернув руль в сторону обочины, прошипел водитель.

— Ну, ерш твою медь! Главная улица столицы, и гвозди разбросаны! ОРУД-то [44]куда смотрит?! — потерев плечо, которым он чувствительно приложился о дверцу, посетовал Яков.

Машина действительно встала, не доехав буквально пару десятков метров до площади Белорусского вокзала.

— Сколько менять будешь? — Павел был более конкретен.

— За четверть часа управлюсь, товарищ старший майор.

— Давай, а то на «Динамо» опоздаем. Пойдем, Яков Исаакович, воздухом подышим…

— А что, сегодня на «Динамо» в футбол играют? — в спину командирам спросил сержант госбезопасности.

— Ага, гранатами, — буркнул Серебрянский, вылезая. Футбольным болельщиком он не был, к тому же круговерть войны не оставляла времени ни для каких мирных хобби.

Площадь являла собой разительный контраст с улицей Горького, если на последней, вопреки статусу главной магистрали столицы и соответственно, страны, прохожих было относительно немного, даже, скорее, мало, то перед вокзалом буквально яблоку негде упасть. Доминировал, правда, защитно-зеленый цвет, но перед самим зданием вокзала Павел разглядел и скопление гражданских.

— Пойдем, Яша, глянем, — предложил он спутнику.

— А чего глядеть, бойцов на фронт провожают. Вон, видишь, шпалерами стоят, а родня у вокзала…

— Пошли, пошли… Ноги разомнем, а то нам скоро придется геморрой лечить.

Они дошли до угла, торопливо пересекли улицу, где и остановились. Павел молча разглядывал толпу, от последних рядов которой его отделяло метров пятнадцать. «Насколько же разная у людей реакция! — отметил он про себя, разглядывая лица. — Вот молодой плечистый шатен — на лице широкая улыбка, пилотка залихватски сбита набок. Сразу видно — рвется в бой. Уверен в себе и своей армии. Да еще и головой по сторонам вертит — мол, посмотрите, каков я орел. Рядом угрюмо вглядывается в толпу мужик лет тридцати пяти — сорока. И хоть поблескивают у него в петлицах сержантские треугольники, понятно — этот войне совсем не рад. Знать, понюхал уже пороху… Вот нервно поправляет очки человек с внешностью типичного служащего. Этот, в отличие от предыдущих, внимательно слушает оратора на трибуне. Невооруженным глазом заметно, что все происходящее ему в новинку».

В этот момент выступавший, картинно взмахнув рукой, завершил свое выступление словами из обращения Сталина: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!»

«Ура!» военнослужащих слилось с невнятными выкриками и аплодисментами гражданских. В воздух взлетели головные уборы, кто-то начал размахивать флагами — все развивалось по сценарию, ставшему за последние месяцы знакомым. Сейчас оркестр заиграет, подумал Судоплатов, покосившись на группу музыкантов, стоявшую поодаль, у эстакады над железной дорогой. Однако он ошибся — совершенно неожиданно над площадью разнеслось слаженное пение:

Вставай, страна огромная!
Вставай на смертный бой! —

выводили хорошо поставленные мужские голоса.

С фашистской силой темною,
С проклятою ордой.

Нарастающая мелодия словно смыла шум толпы, крики провожающих становились все реже, пока единственным фоном песни не остался слитный топот тысяч ног.