Дожить до завтра

«У меня никогда не будет сына», — зачем-то подумала я.

— У меня никогда не было детей, — произнес полковник. — Может, и были, конечно, но я об этом не знаю…

Он снова замолчал.

Я подождала и все-таки задала этот вопрос:

— Почему ты… все изменил?

— Там, за воротами, снайпер. Меня тоже решили… потом. Много знаю… — Он усмехнулся и глянул на мертвое тело Сечкина, так и лежащее на столе с раскинутыми в стороны руками. — Он не знал, что я знаю еще больше, чем он думает.

Полковник посмотрел на часы.

— Сиди здесь, — сказал он и двинулся к выходу, но у самой двери обернулся. — Если жить, конечно, хочешь.

Я сидела и ждала.

Минут через десять на улице раздался характерный хлопок, а еще через минуту сильно запахло бензином, и полковник появился в дверях.

— Теперь чисто. Пойдем.

Мы прошли мимо трупов на верхней площадке и спустились по лестнице на первый этаж. Наверху, в дальних комнатах, уже трещал огонь.

— Подожди, — сказал он возле выхода, подтянул за ноги труп Хряща, посмотрел, как расположены входные отверстия, перевернул его спиной вверх и вспорол ножом камуфляж.

— Можешь не смотреть, — не оборачиваясь, сказал он и воткнул нож в мертвую плоть.

Обе пули, выпущенные из моего «макарова», он нашел за считанные минуты. Положил их в карман и вытер руки о распоротую форму покойника. Потом заглянул за стойку, вытащил оттуда мою сумочку и сунул ее мне в руки.

Наверху затрещало, и я подняла голову — огонь уже вовсю пожирал верхнюю лестничную площадку.

Входная дверь распахнулась, и я обернулась — на пороге стоял… Гром.

— Стоять, — твердо приказал он полковнику.

Тот повернулся к нему, и время почти остановилось.

— Не-ет! — заорала я и кинулась на полковника — он уже стрелял.

Я сбила полковника на стойку охраны. Он вывернулся, но я ударила его в пах и сразу же — лбом в лицо. Полковник взревел и отшвырнул меня прочь.

Гром медленно оседал на пол.

Полковник пригнулся, и я получила страшный удар в живот, отлетела к стене и ударилась затылком. В следующий миг полковник сидел на корточках передо мной.

— Дура, — с презрением сказал он. Вытащил из кармана мой «макаров», вынул обойму, неторопливо выщелкал оставшиеся патроны на пол, вставил пустую обойму обратно и сунул пистолет мне в руки. Сверху уже сыпался раскаленный пепел.

Я попыталась подняться.

Полковник усмехнулся, вытащил из кармана две вырезанные из мертвого тела Хряща пули и, разорвав блузку, сунул их мне в бюстгальтер. Затем поднялся, отошел, и в этот момент верхняя лестничная площадка рухнула вниз.

Когда я пришла в себя, все вокруг пылало. Я собралась и поползла под горящими балками и досками к выходу. Волосы затрещали. У самых дверей я взяла за руку Грома и, упершись ногой в стойку, потянула его на себя. Он застонал и очнулся. Я из последних сил, сантиметр за сантиметром, тащила его по ступенькам на дорожку.

Здесь шел дождь. Я смогла подняться на колени и осмотреть рану Андрея Леонидовича — похоже, пуля зацепила артерию предплечья. Я зубами оторвала ремешок от своей сумочки и что есть силы перетянула руку. Кровотечение резко ослабло. Затем я подняла Грома на ноги, и мы в обнимку поплелись к воротам. Дом позади нас пылал, освещая стволы сосен ярко-желтым светом.

Я подтащила Грома к небольшой черной машине, погрузила его на заднее сиденье, села за руль и пощупала зажигание. Ключей не было.

— Вот, держи, — протянул руку Гром.

Это были ключи.

Я вывела машину за ворота и поехала через лес к трассе.

«Мазда» тихо шуршала по мокрому шоссе. Капли дождя с лету разбивались о лобовое стекло… как маленькие букашки… как я. Гром то проваливался в небытие, то снова приходил в себя.

— Где вас носило, Андрей Леонидович? — начала я, чтобы помочь ему удерживать сознание. — Я его жду, жду, а его все нет и нет!

— Ты за дорогой следи, — тихо ответил он. — Дождь.

— Это я вижу.

— Возьми документы… у меня в пиджаке… врачам скажешь, что нашла меня на въезде в Рублево, прямо на дороге… поняла?

— Конечно. Врачам же надо что-нибудь написать… и менты тоже… поинтересуются. Вы-то что говорить будете?

— Я же тебя этому учил! — слабо возмутился Гром.

Я отчетливо слышала, как с каждым словом слабеет голос Андрея Леонидовича, и мне это не нравилось.

— Сечкин мертв, — как бы между прочим сообщила я.

— Как — мертв?! — чуть не подскочил Гром.

— Убит за четверть часа до вашего прихода.

Я слышала, что Гром затаил дыхание. Такое с ним случалось крайне редко и только в минуты наивысшего возбуждения. Все было понятно: столько разрабатывать «объект», чтобы потом даже не иметь возможности его допросить, это обидно.

— Черт с ним! Может быть, так оно и лучше… — выдавил он после двух или трех минут молчания. — Нам бы его все равно не отдали. Кто его?

— Свой. Тот, что в вас стрелял.

— А-а… этот…

Гром снова замолчал, и я даже начала тревожиться.

— Знаешь, Юленька, — первым прервал молчание он. — Они ведь там рынок не поделили. Бандиты думали Сечкина хлопнуть — для того и пригласили. А он не дурак оказался — опередил. И кроткие унаследовали землю…

— Что-что? — повернулась я.