Видя, как мнется Мелькор, видя растерянность у него на лице, Ланда заговорил снова:
– Что делает женщина по пробуждении, а, Мелькор? Хоть это-то тебе известно?
Мелькор скорбно покачал головой.
– Откуда тебе это знать, дурень ты этакий! Девственник, растративший себя в утехах Онана! Вот что тебе надобно знать, чтобы задушить змею, сдавившую тебе мошонку.
Проведя ночь в снах о безделушках и совокупленьях, женщина прочищает горло, отхаркивается и сплевывает, мочится, как свинья, и, еще смердя постелью, плюхаетсяперед зеркалом, вооружается щипчиками, краской для волос, медвежьим жиром, кривыми ножами, пчелиным воском, паутиной, молоком ослиц, щетками, расческами и губками. Зубы она прикрепляет себе крючками, волосы укладывает, как салат, и приклеивает все, что не держится или чего никогда не было.
– Но… – заскулил Мелькор, – вдова Кукума совсем не такая, как ты описал. Она простая…
– Ничто, Мелькор, не бывает простым! Разве что, может, ты сам.
– Взяв Мелькора за рукав, Ланда втянул его назад, во все более смердящую комнату, и усадил на табурет. – Отчего, по-твоему, кожа у этой женщины такая гладкая, что хочется впиться в нее зубами, как в спелый плод? Это всё оттого, что она натирает себе лицо мазью из испражнений летучих мышей. И если уж об этом зашел разговор, почему ее волосы такие черные и блестящие? Потому что она питается кузнечиками и их навозом.– Но я видел ее на рынке, – попытался возразить Мелькор, – она там торгует тамале. И сама она ест тамале с перцем, а лицо умывает водой.
– Тебе известна история доброго солдата Памфило, который сопровождал Сервантеса де Салазара?
– Нет, – неохотно буркнул Мелькор.
– И который влюбился в прекрасную торговку тамале? Хочешь еще сухарик?
Мелькор кивает и, дрожа от недосыпания и возбужденья, заталкивает в рот пористый сухарик.